«Ибо она сотворена со страхом и удивлением» Тим Ваггонер

Я проезжаю через пригородный район, окна опущены, прохладный воздух обдувает лицо. Сегодня должно быть до плюс тридцати, но сейчас этого не чувствуется. Ветер гуляет по улицам. Впрочем, еще рано. Еще много времени, чтобы потеплело. Я еду домой после того, как отвез свою дочь в первый день ее учебы в средней школе. И я с трудом могу в это поверить. Казалось, только вчера я вводил Линдси в группу ее детского сада. А теперь она начнет учиться в средней школе. Боже, я чувствую себя таким старым.
Я еду по району быстрее, чем следовало бы. Я проспал и не успел принять душ, прежде чем мне нужно было отвезти Линдси в школу, а мне нужно попасть домой и закончить подготовку к работе. Я и так опаздываю, и не хочу тратить больше времени, чем нужно. Именно поэтому, я еду так быстро и думаю о том, какое оправдание я смогу сказать своему боссу, когда появлюсь на рабочем месте, я едва замечаю девушку, идущую по тротуару. Не то чтобы это было большим сюрпризом - увидеть кого-то на улице так рано в пятницу утром. Обычно я вижу гуляющих с собаками, людей на пробежке или на прогулке, матерей с маленькими детьми в колясках...
Поэтому сначала девушка не воспринимается моим сознанием. Но мое подсознание должно быть начеку, потому что, не задумываясь, я бросаю взгляд на зеркало заднего вида. Девушке около десяти-двенадцати лет, она высокая для своего возраста, с длинными клубнично-светлыми волосами. Она худощавого телосложения - хорошего спортивного телосложения - и одета в сине-красную футбольную майку, черные облегающие мини-шорты и лаймово-зеленые шлепанцы. Номер на футболке сначала не запомнился, но прежде чем я успел разглядеть его в зеркале, дорога изогнулась, и изображение девушки соскользнуло со стекла.
Линдси?!
Это нелепая мысль. Я только что высадил ее, а школа находится в нескольких милях отсюда. Она никак не могла попасть сюда раньше меня, даже если бы кто-то ее подвез. Но девочка была так похожа на мою дочь. Ее рост, одежда, а главное - волосы. Но я не смог хорошо рассмотреть ее лицо, что странно, учитывая, что она идет в том же направлении, что и я. Она стояла лицом ко мне в зеркале заднего вида. Я видел так много других деталей. Как я мог пропустить ее лицо? Чувствуя себя более чем глупо и зная, что у меня нет времени, я заезжаю на подъездную дорожку, сдаю назад и начинаю ехать обратно тем же путем, которым приехал. Я хочу увидеть девушку еще раз, без зеркала между нами. Я хочу убедить себя, что она не Линдси, каким-то образом перенесенная из своей школы на тротуар.
Теперь я еду медленнее, и чувствую себя каким-то киношным педофилом. Интересно, смотрит ли кто-нибудь сейчас в окно, записывая номер моей машины, чтобы потом позвонить в 911?
Да, по району медленно едет странный человек. Он наблюдает за молодой девочкой, которая идет по тротуару. Хорошенькая, в слишком коротких шортах, если вы понимаете, о чем я. Я думаю, вы должны немедленно послать сюда кого-нибудь.
По этой причине я не еду слишком медленно, и когда я проезжаю поворот и снова вижу эту девушку, у меня есть всего несколько секунд, чтобы хорошо ее рассмотреть. Но на этот раз не только я смотрю. Она смотрит на меня в ответ. Потом я проезжаю мимо нее, и она снова становится просто изображением в зеркале. На этот раз я видел ее лицо, я знаю, что видел, но у меня нет цельного впечатления от него. Конечно, у нее были глаза, нос, уши, рот, но у меня нет мысленного представления об их пропорциях или расположении. Такое впечатление, что ее лицо было размыто, как это делают в реалити-шоу, когда кто-то на заднем плане определенного кадра не дает согласия на то, чтобы его изображение было показано на экране.
Прохладный воздух, проникающий через окно, теперь кажется липким, липким от легкой влажности, но я дрожу не из-за этого.
Возьми себя в руки, Грег. Просто пришло время снова сходить к окулисту, вот и все.
Во время моего последнего осмотра врач сказал, что мне следует как можно чаще носить солнцезащитные очки, когда я нахожусь на улице, чтобы защититься от макулярной дегенерации. Когда я вернулся домой, я изучил это заболевание в интернете и обнаружил, что одним из последствий является размытое пятно в центре зрения, из-за чего лица людей могут казаться неясными и нечеткими. Это звучало ужасно, и с тех пор я прислушиваюсь к советам врача. На самом деле, сейчас я ношу солнцезащитные очки. Я не могу решить, надеяться ли мне на то, что у меня симптом макулярной дегенерации, или нет. Потому что если не так, то у меня нет никакого объяснения, почему лицо девушки было неясным. И я не знаю, какая перспектива более пугающая - потеря зрения или потеря рассудка.
Несколько мгновений я продолжаю вести машину, пытаясь решить, что делать дальше. По какой-то причине мне не удавалось разглядеть ее черты лица. Но на этот раз мне удалось разглядеть номер, выбитый на ее майке. Тридцать шесть: номер Линдси. Все еще двигаясь в противоположном от девушки направлении - обратно к школе, - я достаю телефон из кармана брюк, нахожу в списке контактов номер школы и звоню. Сигнал идет некоторое время, и я уже собираюсь отключиться и попробовать снова, когда кто-то наконец отвечает.
- Средняя школа Монтроуз, - говорит женский голос.
Я колеблюсь, не зная, как сформулировать то, что я хочу сказать.
- Это Грег Адамс. Моя дочь Линдси учится в вашей школе. Я не так давно подвез ее, и я хотел бы узнать, не могли бы вы сказать мне...
Я прервался, не в силах придумать, как задать вопрос, не показавшись параноиком.
- Да?
- Скажите мне, находится ли она внутри здания.
- Она - это ваша дочь?
- Да. Моя дочь, Линдси.
Говоря это, я понимаю, что вспотел, несмотря на прохладу утреннего воздуха. Я чувствую первые толчки паники в своем нутре, но я пытаюсь побороть ее, говоря себе, что девушка на тротуаре ни за что не Линдси, что это обман. Я просто звоню, чтобы перепроверить, потому что так поступил бы любой хороший родитель в моей ситуации. Верно?
- Линд-сей А-да-мс, - говорит женщина на другом конце телефона, выговаривая слоги так, как будто язык для нее чужой.
Я не слышу никаких звуков, но представляю, как она держит трубку в плече, набирая текст на клавиатуре компьютера. Через мгновение она говорит:
- Да, она сейчас в своем классе. Хотите, я попрошу ее спуститься в офис и позвонить вам?
На первый взгляд, женщина кажется сочувствующей, но в ее тоне скрыта насмешка.
- Нет, в этом нет необходимости. - Я не могу удержаться, чтобы не задать следующий вопрос. - Вы уверены, что она там?
- Конечно, - говорит женщина, ее насмешливый тон теперь сильнее. - Где бы она еще могла быть?
Она отключается, прежде чем я успеваю сказать что-нибудь еще.
Так вот оно что. Все хорошо. Линдси в безопасности в школе, а девушка, которую я видел, с размытым лицом или нет, это кто-то другой. Только не она! Теперь мне ничего не остается делать, как развернуться, отправиться домой и как можно быстрее собраться на работу. Хотя, может быть, я пойду другим путем, чтобы больше не проезжать мимо этой девушки.
И все же... девочка одета как Линдси, даже номер на ее майке тот же. Что если женщина в школе ошиблась? Или что если она была слишком занята или ленива, чтобы проверить и просто сказала мне, что Линдси в своем классе? А разве в наши дни школы не должны быть очень внимательны к безопасности? В школе есть домофон, и вы должны позвонить по нему в кабинет, назвать свое имя и дело - и все это во время проверки скрытой камерой - прежде чем вас впустят. Так зачем кому-то из персонала сообщать информацию по телефону, даже если этот кто-то - родитель? Или, по крайней мере, утверждающий, что он родитель. Что если это был какой-то трюк, стандартный ответ, призванный заманить любого звонящего в школу, где его будет ждать охранник, чтобы задать несколько очень острых вопросов?
А потом еще и насмешливая манера разговора, как будто она издевалась надо мной за мой звонок, как будто она знала что-то, чего я не знал. Итог: то, что женщина сказала, что Линдси на учебе, еще не означает, что это так.
Я заезжаю в другой подъездной участок, сдаю назад и снова меняю направление.


- Что это, папа?
Линдси, сидя на корточках, показывает на божью коровку, ползущую по полу кухни. Ей три года, и "Что это?" - ее любимая игра. Всякий раз, когда она видит что-то, чему не знает названия - а иногда даже если знает, - она показывает на это и громким, хихикающим голосом произносит "Что это?". Моя роль в игре заключается в том, чтобы придумать глупое название для того, на что она указывает.
Я стою у раковины, промывая головку салата в пластиковом дуршлаге, и поворачиваюсь, чтобы закончить работу, когда отвечаю.
- Это же кадубоб.
Она визжит от смеха.
- Кадубоб!
Достаточно близко, думаю я, и ухмыляюсь. Божий Кадубоб.
Несколько мгновений она молчит, и я предполагаю, что она увлеченно наблюдает за кадубобом. Я заканчиваю промывать салат, пару раз хорошенько встряхиваю его над раковиной, затем выключаю кран и кладу дуршлаг на сложенное бумажное полотенце на столе, чтобы впиталась вода.
- Папа, можно мне кашу из кадубоба?
Ее голос такой милый, такой невинный, что на мгновение вопрос не доходит до меня. Когда он все-таки прозвучал, я повернулся от раковины и увидел, что моя маленькая девочка сидит на корточках, ее большой палец на долю дюйма выше пролетающего насекомого. Она нажимает большим пальцем вниз, и раздается влажный треск.
- KaдуБОБ! - говорит она и хихикает. - Он сломался.
У меня сводит живот, и пока я пытаюсь придумать подходящий ответ, Линдси проводит большим пальцем вперед-назад, вперед-назад, превращая останки божьей коровки в пасту. На мгновение - всего лишь на мгновение - ее лицо расплывается. Но потом она появляется, моя маленькая девочка, улыбается мне, продолжая растирать большой палец по кафелю.


Линдси останется на ночь у своей кузины. У меня целый вечер пятницы в моем распоряжении, и я понятия не имею, что с ним делать. Мне следовало бы назначить свидание, но я уже несколько месяцев не встречался с женщинами. Шелии нет уже почти восемь лет. Несмотря на это, я не могу с энтузиазмом относиться к свиданиям. Уже восемь, и, не найдя ничего лучшего, чем заняться - и попытаться отвлечься от мыслей о Шелии и своей несуществующей личной жизни, - я решаю заняться домашними делами, которыми слишком долго пренебрегал.
Я пылесошу, вытираю пыль, стираю несколько раз, а потом - потому что я все еще думаю о Шелии - решаю постирать ВСЕ постельное белье. Сначала стираю свое, а потом Линдси. Я захожу в ее комнату, ее коллекция плюшевых животных смотрит на меня немигающими глазами с полок, на которых они сидят, и я стягиваю с кровати ее простыни с Губкой Бобом. Когда я это делаю, моя нога натыкается на что-то под ее кроватью. Я не удивлен. Линдси одиннадцать лет. Она хранит там всякую всячину.
Простыни Губки Боба, свернутые в комок и засунутые под одну руку, я наклоняюсь и протягиваю руку, чтобы задвинуть то, что это, подальше под кровать, чтобы Линдси не наткнулась на это что-то позже. Нащупав его, я понимаю, что это книга. Большая. Любопытствуя, я вытаскиваю ее на свет. Обложка простого лесного зеленого цвета, а название написано буквами из золотой фольги. "Деформации". Вот и все. Никакого имени автора. Только название. Книга тоже выглядит старой. Углы обложки помяты, а корешок расшатан. Я никогда раньше не видел эту книгу и понятия не имею, где Линдси ее взяла. И это название...
Я откладываю листы, сажусь на пол и открываю книгу. В ней нет ни текста, ни информации о публикации. Только страница за страницей фотографий, некоторые из которых - люди, некоторые - животные, некоторые - и то, и другое, и третье. Все эти фотографии выполняют обещание названия в самой гротескной и тошнотворной манере. Деформированные черты лица, лишние конечности, искаженные отверстия, мутировавшие гениталии...
Каждая страница более тревожная, чем предыдущая, и что еще хуже, самые шокирующие страницы были вырезаны для будущего использования.
Я едва успеваю добежать до туалета, чтобы меня не стошнило. Когда у меня есть немного времени, чтобы прийти в себя, я возвращаюсь в комнату Линдси, хватаю книгу, не глядя на фотографии, и - захватив бумажник и ключи - выхожу на улицу, сажусь в машину и направляюсь в ближайший гастроном. Я заезжаю за здание и швыряю "Деформации" в один из мусорных контейнеров. Затем я подъезжаю к дому, паркуюсь и захожу внутрь, чтобы купить себе пива. Двадцать четыре упаковки. Оно мне понадобится.
В фойе нашего дома висят фотографии Линдси, начиная с нескольких часов после ее рождения и заканчивая ее нынешней школьной фотографией. Я называю это "Стеной славы". Когда я прохожу через фойе, свет в нем не горит, и все лица Линдси остаются лишь теневыми пятнами.
На следующий день, когда тетя Джози приводит Линдси домой, у меня адское похмелье. Я ничего не говорю о книге, и Линдси никогда не спрашивает меня о ней. Время от времени я ловлю на себе ее взгляд, бесстрастный и расчетливый, ее лицо...
Ее лицо. Оно такое родное, но в тоже самое время чужое. Размытое.


- Ты слишком молода, чтобы с кем-то встречаться.
- Откуда ты знаешь?
Я опустил окна, чтобы впустить прохладный ветерок. Я проспал и еще не до конца проснулся. Ее вопрос - как и многие другие в наши дни - застает меня врасплох. Я ожидал, что она ответит мне "Я не такая" или "Все изменилось с тех пор, как ты был подростком". Но это? Я понятия не имею, как реагировать. Если бы она была мальчиком, я бы по-другому относился к этому вопросу? Возможно. Мне не нравится признавать это, но это правда.
- Кроме того, - продолжает она, избавляя меня от необходимости отвечать на ее вопрос, - это не свидание. Мы с друзьями хотим после школы прогуляться в Savors. И это первый день. Он особенный.
- Один из этих друзей - Блейк, не так ли? Тот самый Блейк, с которым ты постоянно переписываешься?
Парень, который сказал ей, как ему нравится целовать ее и прикасаться к ней. Я знаю это, потому что я украдкой взглянул на ее телефон, когда она была в душе прошлой ночью. У прикосновений так много значений, и ни одно из них не подходит отцу четырнадцатилетней девочки. Одно сообщение, состоящее из четырех слов от Линдси к Блейку, преследует меня.
Ты заставляешь меня кричать.
Она бросает на меня косой взгляд, и я думаю, не подозревает ли она, что я подглядывал за ней. Конечно, подозревает, думаю я. Она же подросток.
- И они продают алкоголь в Savors. Мне не очень удобно, что ты туда ходишь.
Savors - это небольшой круглосуточный магазин в нескольких минутах ходьбы от школы Линдси. В нем есть несколько столов и стульев, которые служат импровизированным кафе. Местные дети, в основном старшеклассники, тусуются там после школы, пьют газировку, едят нездоровую пищу и сплетничают. Достаточно безобидно, я полагаю, но я не думаю, что моя девочка готова к этому. Я знаю, не готова. Она не такая.
- Там никто не пьет алкоголь, папа. Они покупают его на вынос. - Ее тон увядает, как будто она удивляется, как такой глупый человек, как я, смог прожить так долго.
И тут мне приходит в голову одна мысль. Я никогда не встречал этого мальчика.
- Сколько лет Блейку?
Тишина.
- Он учится в школе?
Снова молчание, потом:
- Ну и что, если так? Через несколько недель я буду в средней школе.
Я пытаюсь скрыть свои чувства, но мой голос немного дрожит, когда я отвечаю.
- Но ты еще не в средней школе. Прости, дорогая, но мне придется отказать тебе в этом. Может быть, когда ты станешь немного старше. Хорошо?
Она скрещивает руки над своей футбольной майкой, прикрывая номер тридцать шесть. Она поворачивает голову и смотрит в пассажирское окно. Я вижу слабое изображение ее отражения в стекле, но не могу разобрать ее выражения. Как будто на стекле, где должно быть ее лицо, есть пятно. Она что-то бормочет, и, хотя я не могу разобрать, это звучит как:
- Ты меня не знаешь, папа.


Мне не требуется много времени, чтобы догнать девушку. Она все еще идет по тротуару, хотя теперь ее бедра покачиваются. И эти супер-короткие шортики, которые облепляют ее ягодицы. Почему она не в школе? Неужели она решила прогулять первый день?
Я притормаживаю, чтобы не пропустить ее, не заботясь о том, как это может выглядеть для тех, кто наблюдает из своего дома. Пусть звонят в чертову полицию, если хотят. Я должен знать!
За исключением провокационных покачиваний бедрами, язык тела девушки похож на язык тела Линдси. Она ходит с такой же походкой, так же двигает руками. Родительский инстинкт подсказывает мне, что это моя дочь, но я не знаю, как это проверить. Если это Линдси, разве она не узнала бы мою машину, разве она не заметила бы, что я уже дважды проехал мимо нее? Не похоже, что в последнее время мимо проезжали другие машины. Но она не подает признаков того что знает меня. Может быть, она пытается притвориться спокойной, надеясь, что я решу проехать мимо. Может быть, она слишком погружена в свои мысли, чтобы обращать внимание на то, что происходит вокруг. Мысли о Блейке.
Ты заставляешь меня кричать.
Может, мне подъехать к ней и окликнуть ее по имени из окна? Это может напугать ее, но когда она повернется и посмотрит на меня, я буду знать. Если я смогу разглядеть ее лицо. Может быть, если я услышу ее голос? Да, жуткий мужчина средних лет, пытающийся заставить девочку-подростка заговорить с ним через открытое окно своей машины? Не очень хорошая идея.
Если она Линдси, то у нее наверняка есть с собой телефон. Я могу позвонить ей, и даже если она не ответит, она хотя бы проверит, кто это. Я достаю свой телефон, чтобы позвонить. На другом конце раздается звонок, но девушка на тротуаре не реагирует. Звонок продолжается до тех пор, пока звонок не попадает на голосовую почту: "Привет, это Линдси. Я сейчас занята чем-то особенно потрясающим, иначе я бы взяла трубку. Оставьте сообщение, и я перезвоню вам как можно скорее. Если только ты не мой отец, в этом случае можешь сразу идти на хуй".
Я слишком ошеломлен, чтобы оставить сообщение. Я отключаюсь и бросаю телефон на пассажирское сиденье.
Это должно закончиться.
Я нажимаю на педаль газа, и моя машина прыгает вперед. Я с ревом проношусь мимо девушки, которая поворачивается, чтобы посмотреть, как я еду. Я все еще не могу четко видеть ее лицо, но у меня есть план, как это исправить. Я проезжаю по улице несколько сотен футов, проезжаю место, где она изгибается, и паркуюсь. Я выключаю двигатель, но оставляю ключи в замке зажигания. Это не займет много времени.
Я выхожу из машины и закрываю за собой дверь с чрезмерной силой, металлический лязг громкий, как выстрел. Звук заставляет меня вздрогнуть, но только из-за его громкости, а не потому, что я нервничаю. Я выхожу на тротуар и начинаю идти в направлении девушки. Когда она выйдет из-за поворота и окажется в поле зрения, я буду совсем рядом. Если она Линдси, я остановлюсь и столкнусь с ней. Если нет, я пройду мимо и - чтобы не выглядеть еще более подозрительно, чем сейчас, - продолжу идти некоторое время, а затем развернусь и пойду обратно к своей машине.
Однажды я где-то прочитал, что когда мы смотрим на людей, с которыми проводим много времени рядом - семью, друзей, коллег, - мы видим их не такими, какие они есть, а такими, какими мы их помним. Когда по какой-то причине мы полностью присутствуем в этом моменте и действительно видим их, мы удивляемся. Как они могли так отличаться от того, что мы ожидали? Седина на висках, морщинки в уголках глаз...
Тысяча мелочей, на которые мы раньше не обращали внимания, но которые теперь атакуют нас своей чужеродностью. Осмелюсь ли я по-настоящему увидеть своего ребенка? Или, более того, кем стал мой ребенок?
Кровь стучит в ушах, я чувствую головокружение и нарушение равновесия. Я останавливаюсь и жду, не зная, что делать. Проходит несколько мгновений, но девушка не появляется из-за поворота. Она зашла в один из домов, говорю я себе. Ушла домой. Если только это не Линдси, а дом, в который она зашла, принадлежит Блейку. Но что я могу сделать? Стучаться в каждую дверь в округе, чтобы узнать, там ли Линдси? А что делать, если никто не отвечает? Ходить вокруг дома, заглядывая в окна? Вломиться в дом и обыскать его? На некоторые вопросы нет ответов. Во всяком случае, не те, которые нам хотелось бы получить.
Я разворачиваюсь и иду обратно к своей машине. В каком-то смысле я чувствую облегчение от того, что все закончилось. Теперь я могу пустить в ход рационализацию. Я напоминаю себе, что, как бы сильно эта девушка ни походила на Линдси, вплоть до одежды, в которую она была одета, она никак не могла попасть из школы на эту улицу раньше меня. Нет. Блядь. Никак. Я ухватился за эту мысль и крепко сжал ее, планируя использовать ее как талисман, чтобы отогнать сомнения, которые обязательно вернутся. Может быть, когда я вернусь домой, я позвоню и отпрошусь на больничный, а потом запишусь на прием к окулисту. Может быть, я запишусь и к психотерапевту. Так, на всякий случай.
Я дохожу до машины, открываю дверь, залезаю внутрь и беру в руки ключ.
- Здравствуй, папа.
Я замираю, моя рука на замке зажигания. Я заставляю себя смотреть вперед.
- Я знаю тебя? - говорю я, и слова выходят не более чем выдох.
- Нет, это не так. - Пауза, и я слышу улыбку в ее голосе. - Но теперь будешь.
Я ничего не могу с собой поделать. Я поворачиваюсь, чтобы посмотреть на нее, и вижу. И она заставляет меня кричать...