«Никто не поёт в городе мёртвых» Тим Ваггонер

— Честно говоря, не думала, что увижу тебя снова. Я надеялась, конечно, но в глубине души не верила.
Кит не отвечает. Он смотрит на меня немигающим взглядом, и его рот — мокрый от крови — остаётся закрытым. Багровые пятна портят больничную пижаму. И хотя дует студёный осенний ветер, тонкая ткань не колышется. Как и волосы. Вечереет. Солнце ещё не село, однако кладбище окружено высокими раскидистыми дубами, чьи красновато-коричневые листья блокируют большую часть света, роняя на землю причудливые тени и укрывая полумглой старые осыпающиеся надгробия.
Я делаю шаг вперёд и тут же останавливаюсь. Очень хочу подойти к Киту, дотронуться до него, доказать самой себе, что он настоящий, но боюсь. Что, если его форма непрочна? Что, если от прикосновения она лопнет мыльным пузырём: в одно мгновение Кит здесь, а в следующее — нет? Я не могу потерять его во второй раз. Поэтому стою неподвижно, как и он, а между нами каких-то пятнадцать футов , может, меньше. Ветер срывает листья с деревьев, заставляя их танцевать в воздухе вокруг нас, прежде чем плавно опустить на травяной ковёр.
Женский голос раздаётся у меня за спиной.
— Что случилось? Не то, что вы ожидали?
Тон одновременно весёлый и жестокий. Произнесено с явным наслаждением. Клоунесса.
Я не отвожу глаз от Кита, опасаясь, что он исчезнет, как только перестану глядеть на него.
— Неужели... это всё, чем он теперь является?
— Недостаточно хорош? Могу отправить обратно, если...
— Нет!
Я колеблюсь ещё мгновение, затем иду к нему. Слышу позади шуршание ткани и жалобное хныканье. Не обращаю внимания и продолжаю путь, а под ногами хрустят палые листья. Кит не выказывает никаких признаков того, что осознаёт моё присутствие, однако я чувствую, как что-то меняется в атмосфере между нами. Сначала не понимаю, что именно, но по мере приближения ощущаю это сильнее, и теперь могу назвать.
Предвкушение.
От Кита пахнет испорченным мясом, кровью, калом и мочой. Впрочем, я не возражаю. Это доказательство того, что Кит действительно здесь.
Когда я добираюсь до него, то обнимаю холодную жёсткую шею, встаю на цыпочки, наклоняюсь вперёд и прижимаюсь губами к его рту. Губы Кита уступают не сразу, поэтому мне приходится прикладывать некоторые усилия. В конце концов, его губы теплеют и становятся если не мягкими, то более податливыми.
Отдёргиваю лицо; мой рот измазан кровью. Она мерзкая, болезненная, однако я никогда не пробовала ничего слаще.
Смотрю в пустые глаза Кита и улыбаюсь; мои зубы окрашены в красный цвет тем, что когда-то текло по венам моего мужа.
— Счастливого Хэллоуина, любовь моя.
Кит лежит на больничной кровати, глаза закрыты, грудь едва вздымается при дыхании. Я поднимаюсь с кресла и подхожу, желая взглянуть на него поближе, дабы убедиться, что он жив. Не разлепляя век, Кит едва заметно улыбается.
— Я ещё не умер, — говорит он.
Голос у него слабый и усталый, но я рада, что Кит всё ещё способен шутить. Беру его левую руку, стараясь не сжимать слишком сильно. Кожа сухая, как пергамент, а кости под ней хрупкие, как бальза , и я боюсь, что если сдавлю покрепче, они сломаются, словно засохшие веточки.
— Как долго ты здесь? — спрашивает Кит.
— Недолго, — вру в ответ. Я лишь раз отлучалась из палаты после того, как Кит уснул прошлым вечером. Здесь я провела ночь, спала в кресле.
Кит открывает глаза медленно, как будто это требует неимоверных усилий.
— Который час? — интересуется он.
Панель управления кроватью располагается на внутренней стороне бокового поручня, и рука Кита нащупывает кнопки. Я горю желанием помочь, однако он гордый человек, решивший делать для себя как можно больше, пока может. Поэтому просто стою и жду, когда его пальцы отыщут нужную кнопку. Вот они находят её, нажимают, и изголовье кровати плавно поднимается. Когда Кита устраивает угол обзора, он убирает палец с кнопки, и его длань безвольно падает на матрас. Дыхание учащается. Даже минимальные усилия предельно выматывают Кита. Он подключён к различным типам медицинского оборудования — капельнице с изотоническим раствором, прибору для измерения уровня кислорода в крови, кардиомонитору, аппарату контроля артериального давления и многому другому. Сейчас всё дело в крови.
Кстати о крови: Кит кашляет, и тёмная капля сползает из уголка его губ. Если он и знает об этом, то не подаёт виду.
— Тебе нужно в уборную? — нервно задаю вопрос.
Вспоминаю о том, как это случилось в прошлый раз, когда я не успела вовремя подвести Кита к раковине, и он выблевал поток тёмно-красной крови на кафельный пол. У персонала на уборку ушла целая вечность. Надо бы поставить тазик возле кровати.
Кит отрицательно мотает головой.
— Я в порядке. — Пауза. — Пока, по крайней мере.
Надеюсь, Кит прав.
Когда ему было чуть за двадцать, у него диагностировали заболевание печени, и врачи заявили, что понадобится пересадка к тому времени, как он достигнет среднего возраста, если не раньше. Кит дожил до тридцати шести, прежде чем печень начала отказывать, затем почти год провёл в ожидании подходящего донорского органа. Процедура трансплантации прошла гладко, и все признаки указывали на скорое выздоровление. В течение нескольких недель так и было. Потом Кита начало тошнить кровью. Сначала редко, но вскоре приступы участились, и мы снова обратились к врачу-трансплантологу. Результаты сданных анализов оказались неубедительными, и Кит вновь угодил в больницу. После более тщательного обследования врачи определили, что первопричина проблемы кроется в произошедшем во время операции «инциденте» — возможно, была задета артерия, а хирургическая бригада не заметила этого. Вытекающая кровь попадала в желудок, и когда её становилось слишком много, организм избавлялся от неё единственным доступным ему способом.
Три месяца в больнице и шесть операций не исправили ситуацию, а сегодня утром врач отвёл меня в сторонку и сообщил, что Кит долго не протянет. Новая печень умирала, что привело к развитию инфекции, с которой медицина не в силах совладать. Врач проинформировал, что Киту осталось жить неделю или меньше.
Я вышла к своему автомобилю и прорыдала битый час. Затем вернулась в палату, чтобы дождаться пробуждения Кита. Находиться здесь и раньше было тяжело, однако теперь, зная то, что знаю сейчас, это сделалось просто невыносимым. Но я не оставлю Кита. Он мой муж, и я хочу провести с ним каждую минуту, какую только смогу, прежде чем его заберёт смерть. Слава Богу, у нас нет детей. Даже не представляю, как бы пыталась развеять их скорбь, когда сама безутешно горюю.
— Док уже заходил? — спрашивает Кит. — Неужели я проспал утренний обход?
— Я его ещё не видела, — опять лгу. Если не обмануть, то Кит начнёт допытываться, что мне сказал врач, а я не хочу говорить. Не смогу такое произнести.
Кит откидывает голову на подушку, веки полуприкрыты.
— Это место мне опостылело. Жду не дождусь, когда меня вылечат и разрешат вернуться домой.
— Я тоже.
Мой голос дрожит, однако Кит не замечает.
— Мне так хочется спать. Почему я не выспался? Ведь только что проснулся.
Сжимаю его руку чуть крепче, но он морщится от боли, и я тут же ослабляю хватку.
— Всё дело в лекарствах. Почему бы тебе ещё часок не покемарить? Я буду рядом.
— Хорошо, всхрапну ненадолго.
Кит закрывает глаза, и через мгновение дыхание становится глубже.
Сначала я думаю, что сон сморил его, однако он бормочет:
— Спой что-нибудь для меня.
Я работаю в сфере телефонных продаж, а пение — моё хобби, и у меня недурно получается. Обожаю выступать перед публикой, хотя мне некомфортно петь только для одного человека. Я прекрасно понимаю, что люди смотрят на меня, слушают, оценивают... Но это же Кит. Я не единожды пела для него раньше. Разумеется, ни в одном из тех случаев мне и голову не могло прийти, что Кит медленно умирает.
— Конечно, милый.
Не знаю, что петь, поэтому выбираю песню наугад — старинную балладу о двух влюблённых, прощающихся навсегда. Слёзы текут по щекам, пока я тихонечко напеваю вполголоса. Кит не открывает глаза, и мне лишь остаётся благодарить его за это. Не хочу, чтобы он видел меня столь опечаленной.
Мне удаётся дотянуть песню до конца, и я вытираю слёзы с заплаканного лица. Похоже, Кит уснул, посему решаю сходить в уборную и взять там бумажное полотенце, чтобы высморкаться. Однако бросаю взгляд на его грудь, проверяя дыхание, и вижу, что она больше не поднимается, не опускается.
— Нет, — шепчу я, затем громче: — Нет!
Кит не вздрагивает при звуке моего голоса. Он больше ни на что не реагирует.

Теперь, когда свершилось тёмное чудо, вернувшее Кита, я ума не приложу, что делать.
Поворачиваюсь к Клоунессе.
— Могу ли я забрать Кита отсюда? Или же он застрял в этом месте?
— Вы хотите взять его домой таким, какой есть? А что скажете друзьям и родственникам?
Она права. Даже если Кит восстановится до нормального состояния, как я смогу объяснить то, что он воскрес из мёртвых?
Наволочка у ног Клоунессы шевелится, когда тот, кто внутри, извивается. Мы обе замечаем это, но старательно игнорируем.
— Я увезу Кита туда, где нас никто не знает.
— И что дальше? — вопрошает Клоунесса. — Со временем его физические и когнитивные функции несколько улучшатся, однако он уже никогда не будет тем Китом, которого вы знали. С ним нельзя появляться в обществе. Окружающие сразу поймут — что-то не так. Они не смогут распознать причину, по крайней мере, на сознательном уровне, но инстинктивно почувствуют, что Кит иной. Более того, что он нарушитель миропорядка. На него даже могут объявить охоту. Некоторые живые уничтожают возвращённых, полагая, что тем самым поддерживают равновесие между этим миром и загробным. — Её чересчур красные губы растягиваются в жалкой имитации улыбки. — Вот почему вы не часто встречаете оживших мертвецов.
Мои глаза сужаются от внезапного подозрения.
— Похоже, вы пытаетесь отговорить меня от этого.
— Вовсе нет. Однако я настаиваю на том, чтобы мои клиенты были полностью проинформированы перед заключением сделки. Удовлетворённость клиента чрезвычайно важна для меня. Скажите лишь слово, и я отправлю Кита обратно, а вы можете преспокойненько забрать свою оплату и уйти.
Клоунесса толкает наволочку ногой, и тот, кто внутри, взвывает от страха и холода. Я изо всех сил стараюсь пропускать подобные шумы мимо ушей. Смотрю на Кита, тянусь к нему, глажу его по щеке, а она твёрдая как мрамор.
— Нет. Мы найдём какой-нибудь выход... так или иначе.
— Если вы уверены...
Я отвечаю, всматриваясь в остекленевшие глаза Кита:
— Да.
— Очень хорошо.
Не смею отвести взгляда от Кита, но слышу, как Клоунесса поднимает наволочку, вынимает содержимое и начинает жадно есть. На мгновение вопль младенца заглушает влажные звуки разрываемого мяса и увлечённого чавканья, однако крик резко обрывается, вероятно, потому, что Клоунесса разорвала жертве горло.
Меня тошнит, и я быстро отворачиваюсь, а в голове эхом отдаётся предсмертный визг малютки. Кладу ладонь Киту на грудь и не чувствую сердцебиения.
— Всё будет хорошо, милый. Мы снова вместе.
Ветер продолжает кружить листья вокруг нас, пока Клоунесса трапезничает, причмокивая и постанывая от удовольствия.
Ещё один Хэллоуин. Тридцать лет назад.
Мне семь лет, и это игра в «Угощение или жизнь», поэтому я одета как розовый могучий рейнджер . Линдси, моя лучшая подруга, — Уэнсдей Аддамс , а Маркус, её старший брат, — один из черепашек-ниндзя . Не могу вспомнить, который именно. У меня почему-то не получается их правильно запомнить. Родители «присматривают» за нами, чего я терпеть не могу, потому что уже не ребёнок, но они вчетвером держатся в стороне и не высовываются, когда мы подходим к чужим домам, а болтают обо всем, о чём разговаривают взрослые, когда рядом нет детей. Так что мы как бы сами по себе.
Солнце уже зашло, и флуоресцентное свечение уличных фонарей создаёт жутковатые круги света на тротуаре, где мы играем в перебежки от одного к другому, чтобы Бугимен не добрался до нас. Хоть я и не верю в Бугимена. Не совсем.
Мы переходим на соседнюю улицу, завершив обход нашего района. Останавливаемся у входных дверей, кричим «Угощение или жизнь!» и получаем конфеты. Некоторые сладости очень хорошие, например, полноразмерные батончики «Херши», а какие-то не очень, к примеру, твердокаменные дешёвые ириски. Чем дальше я иду по улице, тем больше нервничаю, пока, наконец, не оказываюсь возле её дома.
Клоунессы.
— Может, пропустим этот? — робко предлагаю я.
Маркус и Линдси обмениваются взглядами и улыбаются.
— А что случилось? — спрашивает подруга. — Боишься?
— Может быть... немного.
Маркус подступает ближе. Он выше меня и сестры, а ещё ему нравится пугать тех, кто младше.
— Ты ведь не веришь во все те истории, не так ли? — задаёт вопрос Маркус.
— Я не знаю.
— Ты когда-нибудь видела Клоунессу? — интересуется Линдси.
— Нет.
Маркус делает шаг назад, затем наклоняется, приближая к моему лицу своё. Изо рта несёт картофельными чипсами. Это отвратительно.
— Тогда ты не знаешь, как она выглядит на самом деле, так ведь?
— Думаю, да.
Однажды я слышала, как мама и папа говорят о ней. Они утверждали, что это дантист, работающий на дому. Во всех стоматологических клиниках с их многочисленными кабинетами, в которых я успела побывать, стены выкрашены в белый цвет. Интересно, а изнутри дом Клоунессы тоже белый?
Маркус продолжает лыбиться. Его ехидная улыбочка мне совсем не нравится.
— Значит, нет причин, по которым ты не можешь позвонить в её дверь, верно?
Я смотрю на дом. На крыльце горит свет, хотя праздничные украшения отсутствуют.
— Я бросаю тебе вызов! — заявляет Линдси.
— Мы бросаем тебе вызов! — вторит Маркус.
Я не хочу идти в дом Клоунессы, однако не желаю, чтобы Линдси считала меня трусихой. Мне по барабану, что думает Маркус. Он засранец.
Оглядываюсь через плечо, чтобы проверить присутствие родителей. Они рядом — общаются и смеются, не глядя в нашу сторону. Поворачиваюсь лицом к дому.
— Хорошо, — соглашаюсь я, крепче сжимая ручку своего ведёрка для сладостей, имеющего форму тыквы, и шагаю вперёд.
С виду дом совсем не страшный. Стены из красного кирпича, крыша крыта тёмной черепицей, деревянные оконные ставни и металлические гаражные ворота. Мало отличий от моего дома. Я вспоминаю истории, которые дети рассказывают о Клоунессе, — как она вырывает все зубы у своих пациентов, а потом делает украшения. Ожерелья, серьги, браслеты... Ещё сказывают, что Клоунесса сохраняет самые лучшие зубы, чтобы съесть их, — кладёт в миску, заливает молоком и ест, словно кукурузные хлопья. Её собственные зубы твёрже камня, поэтому не ломаются, когда она жуёт. Тут рассказчик обычно издаёт громкие жевательные звуки, и мне чудится, что слышу их прямо сейчас. Крэккрэк-круууууууунч... Я хочу по-маленькому — просто до жути — и жалею, что не сходила лишний раз в уборную, будучи у себя дома.
Поднимаюсь на крыльцо и дрожащей рукой тянусь к дверному звонку. Но прежде чем успеваю позвонить, дверь открывается, и на пороге появляется Клоунесса. Она невысокая, полная, в синем пиджаке, клетчатой юбке и туфлях на каблуках. Её чёрные короткие волосы с жёсткими кончиками выглядят искусственными, будто парик из резины. Лицо покрыто какой-то густой белой пудрой, а маленькие поджатые губы поразительно красные. Клоунесса взирает на меня и улыбается, обнажая крупные белоснежные зубы. Я пытаюсь сказать «Угощение или жизнь», однако не могу вымолвить ни словечка. Вместо этого протягиваю своё ведёрко.
Клоунесса держит большущую деревянную миску, из которой выуживает маленькую шоколадку и кладёт в подставленное ведёрко.
— Вот, пожалуйста, — говорит Клоунесса. Она достаёт из миски ещё кое-что — зубную щётку в прозрачной упаковке — и опускает в моё ведёрко. — А это… после того, как съешь шоколад.
Клоунесса широко улыбается, но её глаза необычайно холодны. Меня трясёт так сильно, что ведёрко дребезжит. Вдруг я чувствую, как тепло разливается по промежности моего розового костюма, и начинаю плакать.

После похорон Кита я впадаю в глубочайшую депрессию. Много пью, подумываю о самоубийстве, и однажды в мою голову приходит шальная мысль о том, что, быть может, не нужно отпускать Кита. Возможно, я смогу вернуть его. Мифы и легенды полнятся многочисленными повествованиями о людях, восставших из мёртвых. Эти истории должны иметь под собой какую-то фактическую основу, ведь так?
Я начинаю искать информацию в Интернете, разыскивать и читать старые оккультные книги, встречаться с людьми, утверждающими, что являются экспертами в области сверхъестественных явлений. И вот через полгода я сижу за маленьким круглым столом, накрытым большой красной скатертью, а по другую сторону от меня восседает женщина, скрывающая своё имя, однако слывущая высококвалифицированным медиумом, поддерживающим связь с потусторонним миром. Она рассказывает о заброшенном кладбище, о сущности, охраняющей врата между мирами, о той, что принимает форму фигуры, которую вы находите наиболее пугающей, и появляется лишь в ночь на Хэллоуин. А ещё сообщает об ужасной плате, которую Страж требует в обмен на свою помощь. Но мне плевать. Я сделаю всё, чтобы вернуть Кита.
Что угодно.

Подступает ночь, а я продолжаю обнимать Кита, пока темнеет и холодает. Начинает накрапывать мелкий дождь, и мне всё больше кажется, что обвиваю руками ледяное изваяние. Но я не отпускаю. Крепче сжимаю объятия. Клоунесса — её пир закончен — молча стоит и наблюдает за нами, слизывая кровь с пальцев. Интересно, о чём она думает? Неужели её мрачно забавляет моя потребность держаться за покойного мужа? Жалеет ли меня? Или же считает глупой?
Мне безразлично. Кит вернулся, и это всё, что для меня важно.
Спустя некоторое время начинают побаливать ноги от долгого стояния на месте, а затем они немеют. Кит не шевелится с тех пор, как я обхватила его, и даже не моргает. Слёзы разочарования смешиваются с дождевой водой на моём лице. Я с силой трясу Кита, кричу ему, чтобы он проснулся, однако какая-либо реакция с его стороны отсутствует. Вот дождь заканчивается, тучи расступаются, а тёмное небо на востоке приобретает более светлый оттенок. Ночь Хэллоуина подходит к концу. Я не ведаю, что произойдёт, когда взойдёт солнце. Исчезнет ли Кит, будто предутренний туман под ранними лучами дневного светила? Есть ли способ, которым я смогла бы удержать мужа при себе?
Клоунесса знает, но она, скорее всего, потребует плату за любую дополнительную помощь, и цена может оказаться куда чудовищней той, которая уже заплачена. Хотя это не имеет значения. Я сделаю что угодно, отдам всё, лишь бы Кит остался в мире живых. Но прежде чем успеваю спросить Клоунессу, Кит впервые за ночь обращается ко мне. Его голос — хриплое шипение, и капельки крови срываются с губ, падая на моё плечо, пока он говорит.
— Спой... что-нибудь... для меня...
Слёзы наворачиваются на глаза. Я не хочу петь то, что пела Киту перед его смертью, — эту балладу о любви и потере. Однако горечь утраты давно вытеснила слова других песен из памяти, поэтому начинаю. Мой голос груб после ночи, проведённой на холодном влажном воздухе, но я стараюсь изо всех сил. Успеваю выдавить только несколько слов, когда к нам прикасается первый рассветный луч. Я вижу, как Кит становится... прозрачнее, и знаю, что его затягивает туда, откуда способна вытащить лишь Клоунесса… и ничего не в состоянии с этим поделать.
Клоунесса прерывает своё молчаливое созерцание.
— Вы не можете держать его здесь, однако можете пойти с ним… если хотите. Только решать нужно незамедлительно.
Я уже почти не ощущаю Кита и понимаю, что у меня остались считанные секунды. Помню, как мы впервые взялись за руки, идя по улице после ужина в итальянском ресторанчике. Наш первый поцелуй тем же вечером. Осторожный, тёплый, нежный... Помню, как Кит всегда слишком громко смеялся над чужими шутками, даже если они были не совсем удачными, как он смотрел мне прямо в глаза, когда я говорила с ним, и по-настоящему слушал, как он легонько гладил мои волосы после того, как мы занимались любовью...
Поворачиваюсь к Клоунессе.
— Я иду.
Она улыбается.
— Приятно иметь с вами дело.
Тени набегают со всех сторон, и привычный мир исчезает.

Небо — непроглядная тьма, воздух — обжигающий холод, земля — ровная твердь, похожая на мрамор. Вдалеке виднеются огромные чёрные шпили, башни, купола, а может и вовсе что-то совсем иное. Я по-прежнему обнимаю Кита и испытываю некоторое облегчение от того, что снова чувствую плотность его тела. Впрочем, мы не одни. Нас окружают призрачные силуэты в таком количестве, что невозможно сосчитать. Они миллиардами миллиардов простираются во все стороны до самого горизонта и за его пределы.
Я без понятия, где очутилась, и мне всё равно. Пока рядом Кит.
Открываю рот, чтобы продолжить петь, однако наружу не вырывается ни словечка. Только тогда я понимаю, что ничего не слышала с тех пор, как попала сюда. Это обитель тишины, где никогда не было и не будет даже намёка на звук.
К нам приближаются фантомы, источающие гнев и ненависть. В царстве мёртвых мне не рады. Я сглупила, а для здешних обитателей моё присутствие невыносимо. Я ошибалась, когда думала, что мы с Китом снова сможем быть вместе. Он мёртв, а я всё ещё жива.
Кит не шевелит губами, но его голос звучит в моей голове.
Я могу это исправить.
Он отстраняется, обхватывает стылыми жёсткими пальцами мою шею и начинает сжимать. Я вижу яркие искры света, а затем — раньше, чем ожидаю, — наступает темнота. Сознание ускользает, когда смерть приходит за мной.
Это похоже на любовь.