«Темнее зимы» Тим Ваггонер

КАДР 1

Карикатура, на которой изображен человек, склонившийся над столом и рисующий человека, склонившегося над столом и рисующего человека, склонившегося над столом и рисующего человека, склонившегося над столом и рисующего человека…


С восхитительным звуком — чавк! — Патрик вонзил мясницкий нож в грудь своей жертвы. Лезвие с легкостью прошло сквозь плоть, словно было ее частью и просто возвращалось домой, туда, где его всегда ждали. Патрик выпустил рукоять ножа и сделал шаг назад, чтобы оценить проделанную работу. Жертва лежала лицом вниз на покрытой снегом земле, а рукоять указывала точно в небо.
«Слишком постановочная поза», — подумал Патрик.
Он вытащил нож и воткнул в тело снова, на этот раз слегка под углом. Он кивнул. Гораздо лучше. Теперь нужно немного крови. В конце концов, что это за убийство без капельки крови?
Он вытащил из кармана пальто пластиковую бутылку с концентрированным клубничным соком, отвинтил крышку, прицелился и сжал. Густая темно-красная струя потекла из горлышка, заливая грудь жертвы, пропитывая все вокруг рукоятки ножа алым.
Патрик остановился, задумался на мгновение, а затем разбрызгал еще сиропа. «К черту капельку», — решил он. Крови должно быть много.
Он опустошил полбутылки, прежде чем результат его удовлетворил, и в морозном зимнем воздухе тяжело повис сладкий аромат клубники. Патрик закрыл бутылку крышкой, убрал ее обратно в карман, а затем сунул руку в другой и достал оттуда камеру. Сделал еще шаг назад и посмотрел на только что организованную им кровавую расправу через видоискатель. Улыбнулся. Идеально.
Он наделал полдюжины снимков с разных углов, пока у него не кончилась пленка. Хотелось бы снять еще несколько фотографий, но запасной катушки у него с собой не было. Он надеялся, что уже имеющиеся снимки окажутся достаточно хорошими. Он сунул камеру обратно в карман и, хрустя снегом, подошел к жертве сбоку.
Пару секунд он рассматривал распростертую на земле фигуру — огромная лужа крови, угол вхождения орудия убийства, — а затем схватился за рукоять ножа и выдернул его.
— Я словно король надо всей землей английской, — сказал он, жалея, что в парке некому его услышать. Вышло остроумно. Надо записать эту шутку, когда он вернется в квартиру.
Он повернулся, намереваясь зайти по пути в магазин и отдать пленку на проявку и печать, но помедлил. Парк был небольшой и находился всего в квартале от его дома. Он даже мог видеть его через окно своей спальни и именно оттуда впервые разглядел упавшего снеговика. По крайней мере, он думал, что снеговик упал. Хотя предполагал, что кто-то мог слепить лежащего снеговика, вот только зачем — этого он понять не мог.
Именно тогда ему в голову и пришла эта идея: взять с кухни нож и клубничный сироп, выйти в парк и изобразить кровавое убийство снеговика. Идея показалась забавной, а уж ее воплощение получится еще смешнее, в этом он не сомневался. Он надеялся, фотографии выйдут достаточно хорошими, чтобы сделать из них открытки со смешными подписями вроде: «Боже, как я ненавижу зиму» или «Берегитесь: весна близко». Что-то в таком духе.
И хоть парк был совсем маленький — всего-то с акр земли, несколько деревьев, пара столиков для пикника, детские качели и зеленая металлическая горка для лазанья, — местные детишки частенько сюда заходили. В конце концов, разве не мог кто-то из них слепить снеговика, выложить камешками на его лице глаза и рот, а по бокам воткнуть руки-веточки? Здесь был и второй снеговик, гораздо меньшего размера, и кто-то — возможно, те же самые дети, что слепили обрушенного снеговика, — поместил его на один из столов для пикника. У снежного человечка, как и у его большого брата-близнеца, было выложенное камешками лицо и руки-прутики, но, в отличие от него, он стоял прямо и, разумеется, не был залит клубничным сиропом.
Проблема заключалась как раз в «крови». Патрик не был уверен, что дети обрадуются, придя в парк и увидев кровавое месиво, которое он сотворил из поваленного снеговика. В правильном контексте, например на открытке с шутливой надписью, изображение окровавленного снеговика могло бы быть смешным. Но здесь, на земле, в окружении растерянных и напуганных ребятишек…
Патрик решил, что волноваться не о чем. К тому же он ничего не мог с этим поделать. Унести снеговика вряд ли получится, а если он его просто растопчет, клубничная лужа все равно никуда не денется и будет выглядеть еще хуже: словно кого-то здесь ранили или убили. Кроме того, снег был поздний, а в следующие пару дней обещали оттепель. Труп-снеговичок скоро сам по себе исчезнет. И вообще, если бы Патрик в детстве обнаружил окровавленного снеговика, он бы подумал, что это чертовски круто. С чего бы соседской ребятне реагировать как-то иначе?
Сочтя эти доводы вполне разумными, Патрик ушел, оставив снеговика, но перед этим аккуратно развернул нож лезвием к себе, параллельно руке, и спрятал его в рукаве. Меньше всего ему сейчас хотелось объяснять полиции, что он взял нож, чтобы заколоть снеговика в парке.
Пока он шел, у него было чувство, будто за ним кто-то наблюдает, но обернувшись, чтобы проверить, не увидел никого. Никого, за исключением маленького снеговика на столике для пикника.
— Ну да, конечно, — проговорил Патрик, а затем, рассмеявшись, развернулся и зашагал домой.


Оставив пленку в магазинчике на углу — «Проявка за один час! Гарантия!» — Патрик вернулся в свой многоквартирный дом. Хоть погоду и нельзя было назвать морозной, кончики пальцев ног у него онемели, а ноздри покраснели из-за холодного воздуха. Ему не терпелось оказаться в квартире, сварить кофе и взяться за работу.
Он остановился возле ряда почтовых ящиков у входа в здание и помедлил перед номером 32-Б. По опыту он знал, что почту разумнее забирать к концу дня, когда часть работы уже сделана. Но вопреки здравому смыслу все же вытащил из кармана ключи и отпер ящик.
«Только не открывай, только не открывай, только не открывай», — говорил он себе.
Но открыл.
Благодарим Вас за то, что прислали Ваши комиксы в журнал «Клуб Хорьков». Каждый месяц мы получаем большое количество материала, но, к сожалению, лишь малая его часть может быть опубликована в свежих выпусках. Ждем от Вас новых писем и желаем удачи в другой раз.
С уважением,
Редакция журнала «Клуб Хорьков»
В нижней части письма со стандартным текстом была приписка красной пастой: «У вас не хорьки, а какие-то волосатые червяки на ножках».
— Да пошли вы, — пробормотал Патрик и, громко топая, стал подниматься к своей квартире.
Зайдя внутрь, он бросил корреспонденцию на кухонный стол, затем воткнул нож обратно в разделочную доску, а сироп поставил в холодильник. Снял пальто и повесил его на спинку одного из двух стульев, которые были в его распоряжении (оба от «Гудвилл»), а потом сел и, пытаясь выгнать из головы мысли об отказе из «Клуба Хорьков», а в особенности ту мерзкую приписку, взял в руки поздравительную открытку от брата.
На лицевой стороне было изображено карикатурное лицо мужчины с выражением преувеличенного потрясения. Над его головой парило облачко текста со словами: «Черт! Да ты жутко, жутко, жутко старый!» Внутри оказалось еще одно изображение мужчины, но на этот раз с облегчением на лице. В облачке текста значилось: «А, тебе всего-то сорок? Ну, в таком случае ты просто жутко-жутко старый».
Под картинкой от руки было написано: «С днем рождения, братан! Хотел подарить тебе кризис среднего возраста, но подумал, что он у тебя и так уже есть! Чмоки. Марк».
Патрик рассматривал открытку, пытаясь выдавить улыбку. Ее собственноручно нарисовал и подписал его брат, который преподавал на факультете дизайна в Техническом университете Цинциннати, параллельно подрабатывая на фрилансе в рекламной сфере. Открытка была нарисована профессионально, любое издательство с готовностью купило бы такую, ведь это чертовски смешно. И она была в десять раз лучше любого проекта Патрика за всю его жизнь.
— Твою мать.
Он захлопнул открытку и хотел было разорвать надвое, но остановил себя, вздохнул и поставил ее на стол. Он сидел и смотрел на нее, забыв и о кофе, и о собственной работе.

КАДР 2

Художник-карикатурист выпрямил спину и задумчиво разглядывает только что нарисованную им картинку. Все карикатуристы в серии уменьшающихся рисунков тоже сидят прямо. Над головой художника зависло облачко, внутри которого еще одно облачко, и еще одно, и еще, и еще…


Настроения работать у Патрика уже не было, поэтому он плюхнулся на диванчик, который притащил с помойки полгода назад и от которого до сих пор тянуло чем-то кислым и заплесневелым. Единственной новой вещью в его квартире с одной спальней был чертежный стол, стоящий в углу. Но после отказа из «Клуба Хорьков» ему хотелось вышвырнуть чертов стол в окно… если б он только мог заставить себя собраться с силами.
Он уже собирался включить телевизор — достался от брата, когда тот купил себе новенькую плазму, — как вдруг зазвонил телефон. Аппарат стоял на подлокотнике, и Патрик потянулся, поднял трубку и ответил.
— Слушаю.
— Привет, детка.
Он улыбнулся. Лиз. Может, хоть разговор с ней немного его взбодрит.
— И тебе привет. Как дела? Я думал, ты сегодня работаешь. — У Лиз была маленькая фирма по печати наклеек под названием «Сайн Вейв», и Патрик иногда выполнял для нее небольшие заказы, чтобы свести концы с концами. Это их деловое сотрудничество оказалось очень неплохим, учитывая, что они с Лиз к тому же встречались.
— Так и есть, просто только что позвонил Энди из «Бигтайм Синема». Он хочет, чтобы кто-нибудь нарисовал репродукцию постера одного фильма для окна его кинотеатра.
Патрик сдержал стон. Он знал, что под «кем-нибудь» Лиз подразумевает его. А он терпеть не мог таких заказов. Не то чтобы это была тяжелая работа, просто скучно.
Словно прочитав его мысли, она добавила:
— Да брось, Пат. Соглашайся. Я же знаю, эти деньги тебе пригодятся. У меня скоро день рождения, и тебе понадобятся кое-какие деньжата, чтобы купить подарок, достойный дамы вроде меня.
Патрик рассмеялся.
— Ладно, берусь. Ничего, если я завтра туда съезжу? А то я тут немного работаю и вроде как пока я в ударе. — Разумеется, это была ложь, но сегодня он был не в настроении работать ни над чем, а уж тем более заниматься рутиной.
— Без проблем. Фильм, который Энди хочет прорекламировать, выйдет в прокат не раньше следующей недели. — Пауза. — Ну и… над чем ты сейчас работаешь?
Патрик вздохнул. Не то чтобы Лиз сильно раздражала его своей дотошностью, но она не скрывала своего мнения, что он мог бы, по ее словам, «выжать из себя больше», будто он тюбик с клеем или мазью от сыпи.
— Я сегодня выходил погулять в парк — ну, знаешь, тот маленький, недалеко от моего дома? Так вот, мне в голову пришла отличная идея. Как по мне, довольно оригинальная, — сказал он с ноткой гордости, а затем рассказал об «убийстве» снеговика и своих планах сделать открытку с этим сюжетом.
— Да, идея ничего, — сказала Лиз, когда он, наконец, закончил. — Я делала что-то подобное, когда ходила в лыжный поход еще в колледже. Только мы с друзьями воспользовались лыжной палкой, а для крови взяли кетчуп.
Патрик сморщился.
— Ага. Что-то вроде того. — Вот тебе и оригинальная идея.
Они поболтали еще пару минут и вскоре попрощались: у Патрика не было настроения продолжать. Затем он взял пульт, включил телевизор и сделал вид, будто смотрит нудное реалити-шоу, пытаясь не думать о том, что лыжная палка подошла бы куда лучше разделочного ножа.
Но как только его уныние стало превращаться в настоящую депрессию, в дверь постучали. Стук был отрывистый, деловой, настойчивый. Тук-тук-тук-тук-тук-тук-тук!
Патрик выключил телевизор, оторвал свою депрессивную задницу от дивана и подошел к двери. Выглянув в глазок, он увидел через выпуклый «рыбий глаз» мужчину в синем костюме. Из-за искажения черты его лица казались нечеткими, в любом случае Патрик не был с ним знаком.
— Кто там? — спросил он достаточно громким голосом, чтобы за дверью его услышали.
— Полиция, мистер Брэгг. Я должен задать вам несколько вопросов.
Незнакомец говорил спокойно, его голос звучал холодно и профессионально.
Патрик отодвинулся от глазка, но дверь открывать не спешил. Хоть этот человек и назвался полицейским, это еще не значит, что он говорит правду. Патрик решил пойти на кухню за ножом, которым проткнул снеговика. Но если незнакомец и впрямь окажется копом, а Патрик встретит его с ножом в руках…
Тук-тук-тук-тук-тук!
— Мистер Брэгг? Меня зовут детектив… и я вынужден настаивать на беседе с вами. — Он говорил так тихо, что Патрик не разобрал фамилии, только должность.
— Э-э, а вы можете показать мне удостоверение? Просто поднесите его к глазку. — Едва сказав это, Патрик почувствовал себя идиотом-параноиком, одним из тех, что сидят за закрытыми дверями с ужасным чувством, будто все и вся в этом мире против них.
Но детектив сунул руку во внутренний карман пиджака и вытащил черный бумажник. Поднес его к глазку и развернул, выставляя напоказ металлический значок с выгравированным на нем символом, напоминающим звезду. По крайней мере, Патрику так показалось. Глазок запотел, словно его покрыл тонкий слой инея, и сквозь него было трудно что-либо разглядеть как следует.
Детектив захлопнул бумажник и сунул назад во внутренний карман. Патрику ужасно хотелось попросить его снова показать удостоверение и на этот раз подержать подольше, но он решил не рисковать и не злить незнакомца на случай, если тот действительно коп. Кроме того, ему не хотелось показаться испуганной тряпкой, хотя именно так он наверняка и выглядел со стороны.
— Одну минуту. — Патрик снял цепочку с замка и отодвинул засов. Когда он открыл дверь, в квартиру устремился порыв холодного ветра. Патрик, одетый в одну лишь футболку с принтом из комиксов «Дунсбери» и потрепанные джинсы, вздрогнул. Похоже, несмотря на долгосрочный прогноз погоды, температура опустилась еще на пару градусов с тех пор, как он делал снимки в парке.
— Вы Патрик Брэгг, верно?
Теперь, глядя на посетителя без помех, он заметил, что детективу не то за сорок, не то уже за пятьдесят, он совершенно лысый и почти мертвенно тощий. Глаза его были голубые, словно лед, а кожа бледная, как мел.
— Да, это я.
Патрик ждал, пока детектив повторит свое имя, чтобы в этот раз его не упустить, но лысый незнакомец вместо этого сказал:
— Мы расследуем один инцидент, мистер Брэгг. — Его верхняя губа изогнулась на слове «инцидент», которое он выделил особо. — Сегодня днем в парке кое-что произошло. В парке, на который выходят окна вашего дома. Мы проверяем всех, кто мог видеть что-либо… необычное. — Губа снова изогнулась, на этот раз более отчетливо.
Детектив говорил ровными, взвешенными фразами, его почти испытующий взгляд был направлен прямо на Патрика. Патрик понимал, как это глупо, но он мог поклясться, что мужчина ни разу не моргнул.
— Необычное? — Патрик оглядел коридор и двери соседей, но не увидел ни одного другого офицера, хотя незнакомец явно сказал «мы».
— Я не вправе разглашать детали, поскольку расследование находится на ранней стадии. Вы меня понимаете. — Он так и не моргнул.
— Да. Разумеется, я понимаю. — Патрик начинал волноваться. Вдруг кто-то видел, как он изображал убийство снеговика или заметил у него нож на входе или выходе из парка?
Он уже собирался было рассказать офицеру, что сделал и зачем — каким же неловким и постыдным получилось бы это объяснение, — но детектив сказал:
— Я уверяю вас, дело серьезное, оно касается худшего из преступлений.
Слова Патрика замерли у него на языке. Он не мог поверить своим ушам. Серьезное дело? Худшее из преступлений? На мгновение он подумал, что это какая-то шутка, может быть, брат решил устроить запоздалый розыгрыш в честь его дня рождения. Но детектив держался так отстраненно, так по-деловому, что Патрик поверил ему. Кроме того, ни Марк, ни кто-либо другой никак не мог увидеть, что он сделал в парке, а если бы и увидел, то не успел бы подготовить такую шутку.
— Как я уже сказал, окна вашего дома выходят на парк. Не случалось ли вам сегодня выглянуть в окно, не видели ли вы там ничего странного?
— Странного? — Патрик чувствовал себя дураком, повторяя за полицейским, но он пытался растянуть время в надежде, что детектив скажет что-то более существенное и Патрик хотя бы поймет, в чем дело.
— Да, странного, — повторил детектив. — Необычного. Неестественного. Ненормального. Нетипичного. Выходящего за рамки. Подозрительного.
Если бы не этот спокойный безэмоциональный тон, Патрик решил бы, что детектив над ним издевается.
— Нет, вряд ли я то-то видел.
Детектив долго смотрел на Патрика, по-прежнему не моргая. Наконец он дежурно кивнул.
— Очень хорошо. Если у меня появятся еще вопросы, я вернусь.
Мужчина развернулся и ушел, двигаясь с необыкновенно текучей грациозностью, которая никак не увязывалась с его бесцветностью и безликостью. Он словно не шел, а скользил по полу.
Патрик стоял в дверях и смотрел, как мужчина спускается по ступенькам на первый этаж и в своей изящной манере идет по стоянке. Детектив ни разу не обернулся. Он не останавливался у соседних дверей и не опрашивал других жильцов. И никто его не сопровождал, поэтому местоимение «мы» во фразе «мы расследуем» так и осталось неоправданным.
Когда мужчина скрылся из виду, Патрик закрыл и запер дверь, а затем поспешил в спальню, к окну, выходящему на парк.

КАДР 3

Карикатурист смотрит на облачко мысли. На его лице застыло хмурое выражение, он крепко сжимает карандаш — остро заточенный карандаш — в руке.


В парке, мигая голубым сигналом, остановился специальный автомобиль. Машина была белая, а на боку виднелась красная эмблема, напоминающая звезду на жетоне детектива Синего Пиджака. Еще два патрульных автомобиля — тоже белые, тоже с синими мигалками, тоже со звездами, — стояли неподалеку вместе с неприметным синим фордом, и Патрик мысленно приписал его человеку, который его допрашивал.
Он наблюдал, как на сцену, скользя, выходит Синий Пиджак. Два человека в белой униформе тащили пластиковые ведра, наполненные снегом — частично пропитанным клубничным сиропом. Детектив остановил медиков (если это были медики) и перекинулся с ними парой слов. Затем все трое направились в сторону дома Патрика.
Хоть он и сомневался, что кто-то может его увидеть с такого расстояния, особенно когда солнце бьет прямо в окно, Патрик все же отошел на пару шагов и едва подавил желание опустить жалюзи и задернуть занавески.
«Они меня не видят», — успокаивал он себя. А если бы даже и видели, он ведь ничего плохого не сделал. Просто прикол… тупая шутка, которую он хотел пустить на открытки, в конце-то концов! Даже если бы он и сделал что-то незаконное — а он определенно ничего такого не делал, — у них все равно не было доказательств. У его «преступления» не было ни свидетелей, ни улик.
«Да неужели? — усомнился голос у него в голове. — А как насчет следов, которые ты оставил на снегу? А как насчет ножа на твоей разделочной доске? Не говоря уже о пленке, которую ты отдал в магазин. Через час дело будет закрыто, гарантирую!»
Фотографии…
Патрик подошел ближе к окну. Детектив и двое медиков больше не смотрели в его сторону. Коп отошел и остановился возле столика для пикника, на котором стоял маленький снеговичок. Он был повернут лицом к нему, и хоть Патрик видел только спину детектива, создавалось впечатление, будто тот что-то говорит, вернее, даже разговаривает со снеговичком.
Нет, не разговаривает. Допрашивает его.
Патрик перевел взгляд на медиков. Они загружали ведра со снегом в машину скорой, словно это был не снег, а останки трупа. А детектив допрашивал снеговичка, словно тот был свидетелем преступления. И не просто преступления, а убийства.
«Но ведь снеговик уже лежал на спине, когда я пришел туда!»
Это был всего лишь снеговик. Не живой, он никогда не был живым. Разве можно убить того, кто никогда не был живым…
Что бы ни происходило там, в парке, насколько бы странным это ни выглядело, Патрик уверял себя, что он тут ни при чем. Он отвернулся от окна с твердым намерением вернуться на диван и бездельничать до вечера. Но тут он вспомнил еще кое-о-чем: фотографии.
«Не делай этого, — сказал он себе. — Не надо».
Но секунду спустя он уже шел на кухню за пальто.


Марк и Ремарк. Так все их называли, как Пит и Репит. Что бы ни делал старший брат Патрика, куда бы он ни шел, как бы ни одевался, что бы ни говорил — Патрик повторял за ним.
Когда Марк жаловался на Патрика маме — а это случалось каждый день и не по разу, — она говорила: «Он повторяет за тобой, потому что тебя любит. Берет с тебя пример и хочет быть таким же. Ты должен гордиться».
Патрик, который всегда стоял где-то неподалеку и подслушивал, запомнил мамины слова. Единственным способом для Марка избавиться от него была лишь ванная комната, и то Патрик стоял снаружи перед дверью и ждал, пока старший брат закончит.
Мамино объяснение Патрику нравилось. Он и правда любил старшего брата, равнялся на него, и ему было приятно, что мама это видит и одобряет, пусть даже Марка ее слова только сильнее раздражали. Но глубоко в душе он догадывался, что повторяет за братом не поэтому. Настоящей причиной (и Патрику нелегко было признаться в этом самому себе) было то, что у него никогда не было ни одной собственной идеи.
Когда мама спрашивала Патрика, не голоден ли он, он всегда пожимал плечами и говорил: «Не знаю». Когда ребята на школьном дворе спрашивали, хочет ли он поиграть, он проделывал то же самое. Пожатие плечами. «Не знаю». Дело было не в том, что он не был голоден или не хотел играть, и даже не в застенчивости, как казалось почти всем взрослым. Он просто не мог ничего придумать. По крайней мере, ничего хорошего.
Марк же был неистощимым источником идей, и все они были великолепны. Во время игр он сам придумывал песни и никогда не повторялся. Он мог часами строить сложные конструкции — и бытовые, и абстрактные — из «Лего». На игровой площадке он всегда был заводилой среди прочей ребятни, ведь именно ему в голову приходили идеи сыграть в космических пиратов или в сафари среди джунглей. А еще он рисовал… Боже, как он рисовал! Марк страницу за страницей изрисовывал животными, космическими кораблями, динозаврами и созданиями, существующими только в его воображении.
Патрик ходил за Марком по пятам и повторял за ним не только потому, что любил его, и не потому, что это было весело, но еще и потому, что у Марка было то, чего так отчаянно хотел его брат, — воображение, и Патрик надеялся, что, если постоянно попугайничать, он как-то заполучит частичку фантазии брата.


Спустя ровно пятьдесят восемь минут и тринадцать секунд после того, как пленка была отдана на проявку, Патрик стоял в магазинчике на углу, готовый забрать снимки.
Девушка за прилавком — ей нельзя было дать больше семнадцати, максимум восемнадцать, — с улыбкой протянула ему сверток с фотографиями.
— Наверное, там у вас что-то особенное, — сказала она.
Патрик слегка запаниковал.
— Вовсе нет, ничего особенного. А почему вы спрашиваете? — он пытался говорить нормальным голосом, но вышло неестественно, и слова вылетели слишком быстро против его воли.
Улыбка девушки угасла, и она посмотрела на него настороженным взглядом, словно в ее мысленной классификации Патрик из «обычного покупателя» превратился в «чокнутого придурка».
— Просто вы пришли ровно через час, минута в минуту. Большинство людей, кто выбирает проявку в течение часа, приходят на пару часов позже, а иногда и на следующий день.
— Неужели? Это… любопытно.
Патрик заплатил за фотографии и направился к выходу, но перед раздвижной стеклянной дверью вдруг помедлил. Он шел сюда в обход за четыре квартала, чтобы детектив Синий Пиджак его не заметил, и теперь ему не хотелось выходить на улицу, не проверив сперва, чист ли горизонт.
Он подошел к двери достаточно близко, чтобы фотоэлемент среагировал, но вместо того, чтобы выйти в открытый дверной проем, высунул голову на улицу и посмотрел в сторону парка. Скорая выезжала из парка с выключенной сиреной. Но Патрика беспокоили не медики, груженные ведрами. Он высматривал Синего Пиджака.
Форда нигде не было видно, и это вселяло надежду, что детектив уехал, пока Патрик ждал свои снимки. Теперь в парке было пусто, по крайней мере со своей точки наблюдения Патрик никого не видел. Обзор загораживало несколько деревьев и…
— Мистер, вы что, так и собираетесь там стоять весь день?
Патрик обернулся и увидел, что юная продавщица смотрит на него, а в ее глазах, как бы она ни пыталась это скрыть, читался страх.
Патрик улыбнулся ей, надеясь, что это ее успокоит.
— Простите. Кажется, сегодня я не совсем ясно соображаю.
Девушка не отступила, но страх в ее глазах усилился.
— Просто уходите, ладно?
Патрику хотелось объяснить ей, что беспокоиться не о чем, что он просто пытается убедиться: безымянный детектив, подозревающий его в убийстве снеговика, уехал, — вот и все дела. Что может быть проще? Да где-то триллион других объяснений, вот что.
— Конечно. Извините. — Он повернулся к девушке спиной, вышел из магазина…
…и увидел припаркованный чуть дальше по улице возле тротуара темно-синий форд.
Патрик не остановился и даже не замешкался. Он развернулся и зашагал в противоположную сторону, изо всех сил стараясь придерживаться обычного темпа. Ему было нехорошо, он чувствовал себя как пьяный, которого заставляют идти по прямой линии в качестве теста на трезвость. Даже если ты выпил всего лишь каплю, ты начинаешь так нервничать, что тебя шатает, будто ты страдаешь от обширного поражения мозга в совокупности с тяжелым артритом.
«Может, этот форд принадлежит вовсе не Синему Пиджаку», — убеждал себя Патрик. А даже если и ему, это вовсе не значит, что детектив поджидал его, а теперь смотрит ему вслед. В конце концов, Патрик живет в этом районе. Вполне естественно, что он ходит здесь по своим делам. В этом нет ничего подозрительного.
Но все же он сунул сверток с фото во внутренний карман и застегнул молнию до самого подбородка. За спиной послышался звук двигателя. Можно было не оглядываться, и так понятно, что водитель форда завел автомобиль.
Если Патрик пойдет прямиком домой, то всего через полтора квартала он будет в безопасности. Но не станет ли он выглядеть более виновным, если пойдет сразу домой? Может, лучше походить подольше, сделать вид, будто у него еще остались какие-то дела? Тогда Синий Пиджак не будет… Патрик оборвал себя на середине мысли. Какая разница, как он будет выглядеть, если пойдет домой? Он ведь ни в чем не виноват! Словно водитель, которого внезапно охватывает паранойя, когда за ним следом какое-то время едет полицейский автомобиль, Патрик повел себя так, будто был в чем-то виновен, лишь потому, что детектив Синий Пиджак, сам тот еще типчик, задал ему пару вопросов. Ну и какого хрена? Это не повод вести себя так, словно за тобой слежка или что-то вроде того. Он, черт возьми, гражданин США, и если ему хочется зарезать снеговика по приколу, сделать несколько фотографий, а затем их распечатать, то он в своем праве, а немигающего детектива вместе с ведерной бригадой можно смело слать ко всем чертям.
Патрик дошел до конца квартала, подождал, пока сменится цвет светофора, а затем перешел дорогу.
Он был уже почти на другой стороне улицы, как вдруг не удержался и взглянул в сторону форда. Машина стояла на перекрестке, за рулем и правда был Синий Пиджак, он повернул голову в сторону Патрика и смотрел на него холодным взглядом. Но теперь он улыбался, тонкие губы приподнялись, обнажив белые, словно ледышки, зубы.

КАДР 4

На лице карикатуриста застыло сердитое выражение, он вонзает свой острый карандаш в облачко мысли, в котором нет ничего, кроме последовательности таких же уменьшающихся облачков. Самое большое облачко обведено зубчатой яркой линией, обозначающей взрыв, внутри крупными буквами написано: «ХЛОП!»


Оказавшись в квартире, Патрик захлопнул дверь и бросился на кухню к раковине. Расстегнув молнию на пальто, вытащил сверток с фотографиями из кармана и разорвал обертку. Не тратя времени даже на то, чтобы рассмотреть снимки, он сунул их в измельчитель для отходов и нажал на кнопку. Измельчитель, жутко ворча, с трудом набирал обороты, кромсая снимки и негативы на такие маленькие кусочки, чтобы их можно было протолкнуть в трубу.
Патрик выкрутил кран на полную мощность, и спустя несколько секунд, в течение которых измельчитель выл так, словно от напряжения сейчас выскочит из раковины и рухнет на кухонный пол, шум стал утихать, пока, наконец, не превратился в мерное жужжание. Патрик оставил воду еще на несколько минут и лишь потом выключил измельчитель и повернул кран.
Теперь не осталось никаких улик, связывающих его с «инцидентом» в парке. Он хотел уже уйти с кухни, как вдруг его взгляд упал на разделочную доску — и рукоять ножа, которым он пронзил снеговика.
Он рывком вытащил нож из доски, выдавил на лезвие немного моющего средства и начал тереть его старой губкой, которая обычно хранилась у него на кухонной стойке. Он отмыл не только лезвие, но и оттер деревянную рукоять так, чтобы на той не осталось отпечатков. Прополоскав нож под струей, он аккуратно вытер его, держа через полотенце, чтобы не оставить новых отпечатков на месте тех, что только что смыл. Затем он очень аккуратно вернул нож на место, в прорезь разделочной доски.
Может, хоть теперь можно…
«Шутишь? Ты что, и правда думаешь, что все хорошо смыл? Да Синий Пиджак первым же делом отдаст этот нож какому-нибудь задроту из криминалистической лаборатории, тот сунет его под микроскоп, нажмет пару кнопок — и пожалуйста! Выскочит карточка, на которой крупными отчетливыми буквами будет написано: Патрик Брэгг».
Он посмотрел на нож, невинно торчащий из разделочной доски.
Надо от него избавиться.
Патрик схватил нож за рукоять и выдернул из доски.
«И про клубничный сироп не забудь, тупица».


Нож, завернутый в кухонное полотенце и обмотанный скотчем, лежал на пассажирском сиденье рядом с Патриком. Бутылку клубничного сиропа он тоже завернул в старый продуктовый пакет и заклеил скотчем.
Он гнал свой старый «Файрберд» по сто пятому шоссе, оставляя за собой бело-голубой след выхлопных газов. Двигатель вибрировал и ворчал в знак протеста, хотя машина ехала гораздо медленнее ограничения скорости. Обычно Патрик в целях экономии ездил на автобусе, а «Файрберд» не заводил уже давно.
Патрик выехал за пределы города и ехал по сельской местности: фермерские поля, покрытые снегом, серо-черные деревья — только ветви без единого листочка. Он чувствовал облегчение, находясь так далеко от своей квартиры… а особенно от парка, и теперь разум постепенно к нему возвращался. Здесь, вдали от синих мигалок, ведер со снегом и безымянных, никогда не моргающих детективов, Патрик мог признать, каким полным и неисправимым идиотом он был. Не просто пошел на поводу у своего воображения, а сам привязал к спине реактивный ранец и поджег фитиль.
Он даже не был уверен, была ли у него хоть одна причина уехать так далеко, кроме желания оказаться как можно дальше от детектива Синего Пиджака. В этой местности не было ни рек, ни озер, куда можно было бы сбросить «улики». В лучшем случае можно швырнуть их куда-нибудь в заснеженную канаву, где их рано или поздно обнаружат. Скорее рано, чем поздно, потому что зима подходила к концу.
Но все это было уже не важно, не так ли? Он просто взял небольшой отпуск, чтобы сбежать от реальности, но теперь все в прошлом. Он покатается еще немного — если, конечно, «Файрберд» не развалится на части прямо на дороге, — а потом развернется и поедет домой. Может быть, позвонит Лиз и попробует уговорить ее закончить сегодня с работой пораньше. Он уже давно собирался посмотреть новый фильм Чарли Кауфмана. Конечно, Лиз придется приготовить что-нибудь вкусненькое, но она привыкла…
Вдруг он заметил какое-то движение в зеркале заднего вида. Там, сквозь облако выхлопных газов, проглядывал темно-синий форд. Улыбающийся за ветровым стеклом детектив жестом велел Патрику остановиться.
Он крепко сжал руль, не зная, что делать. Первым порывом было вдавить педаль газа в пол и попытаться скрыться, но он знал, что эта старая развалина не обгонит даже ребенка на велосипеде, не говоря уже о форде Синего Пиджака.
Он вздохнул, отпустил педаль газа и включил аварийную сигнализацию.


Патрик сидел за металлическим столом в маленькой, безликой, совершенно пустой комнате. Помещение было очень похоже на типичную комнату для допросов, которую он видел в бесчисленных сериалах и ТВ-шоу, за исключением одной детали: здесь стоял ужасный холод. Такой холод, что при дыхании изо рта вырывалось облачко пара, а Патрик не мог унять дрожь, хоть и был одет в зимнее пальто, застегнутое снизу доверху. Единственный свет в комнате давала лампочка, горящая на стене над закрытой металлической дверью. Наручников на него не надели, это уже хороший знак, подумал Патрик, но также ему не позволили ни переговорить со своим адвокатом (как будто он у него был), ни сделать положенный телефонный звонок. В каком-то роде он был даже благодарен за то, что его права в последнем случае были нарушены. Он не мог представить, как рассказывает Лиз — или, боже упаси, брату — о том, что его арестовали по подозрению в убийстве снеговика.
Дверь распахнулась, и в комнату вошел детектив Синий Пиджак с папкой под мышкой. Хоть по другую сторону стола и стоял еще один стул, он остался на ногах.
— Мистер Брэгг, я бы хотел уточнить несколько деталей вашей истории, если вы не возражаете.
Патрик заметил, что дыхание детектива не превращается в пар на морозном воздухе.
— Это не история. Это правда.
Синий Пиджак понимающе улыбнулся, словно ему не раз приходилось поддакивать подозреваемым.
— Да, разумеется. Вы утверждаете, что вы просто разыграли шутку, что хотели изобразить сцену убийства, затем сделать снимки и изготовить из них открытки.
— Да, смешные открытки. По крайней мере, я надеялся, что выйдет смешно.
— Я не вижу ничего смешного в трупах, но допустим. Если это была всего лишь шутка, то почему вы пытались избавиться от улик, когда я вас остановил?
Патрик пытался подобрать слова, чтобы сформулировать ответ, хоть и сам толком не понимал, зачем он это сделал.
— Наверное, я допустил мысль о том, что вы можете обвинить меня в чем-то, пусть даже я ни в чем и не виновен.
Несколько секунд Синий Пиджак сверлил Патрика своими мраморно-холодными голубыми глазами.
— И по этой же причине вы так нервничали, когда забирали отпечатанные фотографии из магазина? Почему вы пытались уничтожить их в измельчителе для отходов?
Патрик не стал утруждать себя вопросами о том, откуда Синий Пиджак мог все это знать. Может быть, он разговаривал с девушкой из магазина, а потом обыскал его квартиру, сунул руку в измельчитель и нашел мокрые обрывки фотографий. Какая разница, откуда он все знает? Знает и все.
Патрик, сам того не замечая, сказал те же слова, которые так часто произносил, будучи ребенком:
— Не знаю.
— Мистер Брэгг, я буду с вами откровенен. Пока для вас все складывается не очень хорошо. У нас есть не только вещественные доказательства против вас, но и свидетель.
— Свидетель? Кто… — И тут Патрик понял: маленький снеговичок, тот, что сидел на столике для пикника. Кто же еще?
Он не удержался от улыбки:
— Ладно, признаю. Вы меня поймали. Я тот самый знаменитый убийца снеговиков! — Он шутливо подмигнул Синему Пиджаку. — Но вы как минимум должны признать, что это весьма оригинальное преступление.
Детектив поднял бровь.
— Оригинальное? — Он положил на стол перед Патриком папку. — Взгляните.
Патрик поколебался, а затем руками, дрожащими не только от холода, открыл папку. Внутри, помимо прочих бумаг, оказалось несколько фотографий. Всего их было девять, и на каждой был запечатлен лежащий на земле снеговик. Все они лежали в разных позах, а на груди и вокруг головы растекались алые лужи.
Патрик посмотрел на худого бледного человека с ледяными глазами, веки на которых никогда не смыкались.
— Вы не можете пришить мне все эти дела! — запротестовал он.
— Я и не намерен пытаться, мистер Брэгг. Ваше преступление было совершено не так… изящно, как прочие. — Синий Пиджак улыбнулся, обнажив ледышки зубов. — У нас в полиции таких, как вы, мистер Брэгг, называют убийцами-подражателями.
Марк и Ремарк… У вас не хорьки, а какие-то волосатые червяки на ножках…
Патрик разразился пронзительным, нервным и очень, очень холодным смехом.

КАДР 5

Последний кадр пуст, за исключением карандаша, лежащего на полу… карандаша со сломанным стержнем.