«Тошнотворный» Тоня Браун

Прижавшись лицом к холодному фарфору, Клемет гадал, отчего у него так расстроился желудок. Он предположил, что, возможно, съел слишком много орехового пирога вдовы Бакстер прошлой ночью, но в прошлом у него никогда не было проблем с перевариванием пищи. Кроме того, это был очень хороший пирог, свежий и сладкий, поэтому он съел два куска. При мысли о пироге его желудок снова скрутило, вызвав рвотный рефлекс, который спровоцировал у него новый приступ рвоты.
После шести или семи вдохов он смыл кислую желтую массу, чтобы его снова не стошнило. Не то чтобы в его желудке осталось что-то, чем можно было бы еще блевануть. Остатки его единственной трапезы за последние двадцать четыре часа давно исчезли. Плотное, обжигающее горло месиво из жирной жареной курицы, бисквитов, картофельного пюре, подливки и, наконец, пирога с орехами пекан, с которым он легко справился в течение всего дня, обнимая колени в туалете. Физический акт рвоты был особенно тяжел для Клемета, поскольку он был из тех людей, которых рвало, может быть, дважды в жизни.
Причем это был уже второй раз.
Он прислонился к шкафчику в ванной, запрокинув голову, молясь, чтобы этот момент скорее прошел.
- Боже милостивый! Я не знаю, грипп это или что, но, пожалуйста, пусть это пройдет. Я не знаю, что я сделал или что я сказал, чтобы заслужить это, но, пожалуйста, просто позволь мне поправиться.
Как будто бросая вызов его просьбе или, возможно, даже насмехаясь над ней, его желудок скрутился, сжавшись в брызжущих судорогах, пока Клемет снова не оказался лицом в унитазной чаше. Рывок за рывком он размышлял, действительно ли это какая-то форма наказания. Казалось, сам Бог схватил Клемета за живот, сжав его кишки снизу вверх, как тюбик зубной пасты, стремясь выдавить грех прямо из его рта.
Болезнь — это всего лишь внешнее проявление внутреннего греха, по крайней мере, так говорила его мама. По ее словам, каждая боль, каждый чих и всхлип, которые Клемет испытывал в детстве, были его собственной виной за то, что он был плохим мальчиком. И все же, когда пришло его время заболеть, это было просто частью Божьего плана. И все же он стоял на коленях, так что, возможно, ему действительно было что скрывать. Грех знал все секреты, Клемет это прекрасно понимал. В конце концов, иметь дело с грехом — это его хлеб с маслом. Он оплачивал его счета, вешал ему на спину одежду и ставил на стол еду.
То есть, когда он не ел свою еду из чьего-то гроба.
Опорожняя желудок, Клемет закрыл глаза, мысленно подводя итоги своим обидам. Он остановился на нескольких возможных виновниках, выделив особенно неприятного. Глядя в потолок, он сказал:
- Если речь идет о том фильме, который я купил в Интернете, о том, в котором все эти молоденькие девчонки, то мне очень жаль. Я отправлю его обратно, или выброшу, или сделаю все, что ты захочешь, - он сделал паузу, чтобы отрыгнуть воздух с желудка, полный едкого зловония. - Пожалуйста, сделай так, чтобы это прекратилось.
Клемет рыгнул еще раз, и вот оно, чудо из чудес, его желудок затих. Склонив голову над чашей, Клемет бормотал слова благодарности и похвалы. Он покраснел, затем снова прислонился к шкафу и подождал несколько минут, чтобы убедиться, безопасно ли покидать святая святых ванной комнаты. Прошла одна спокойная минута, потом две. Через пять полных минут без рвоты Клемет осмелился, пошатываясь, дойти до своей спальни.
Несколько футов между комнатами растянулись на мили. Клемет ковылял, делая один неуверенный шаг за раз, все это время он обнимал свое худое тело, молясь, чтобы прекращение агонии продлилось достаточно долго, чтобы он мог немного поспать. Не заботясь ни о простынях, ни о своей одежде, он рухнул на кровать с искренним вздохом благодарности. Еще раз вознеся хвалу Богу, Клемет погрузился в беспокойный сон.
Он не продержался и часа.
И на этот раз он не добрался до туалета.
Клемет всегда ненавидел мамино чувство формальности. Салфетки на стульях, полозья на коврах и салфетки на столе всегда были особым набором заноз под кожей Клемета. И все же после того, как мама умерла, а он, как подобает хорошему сыну, съел ее грехи, он обнаружил, что привязан к ее памяти, решив оставить все как есть. На этот раз он был рад, что сделал это. Иначе у него никогда не было бы мусорной корзины рядом с кроватью. Он почти слышал, как его мертвая мама вопит от отвращения, когда он прижимал ведро к своему судорожному телу, наполняя его веществом, далеким от его предполагаемого назначения. Одно дело-блевать в пластиковое ведро, но мысль о том, что потом придется убирать этот беспорядок с ковра, — это совсем другое дело.
Только когда Клемет заглянул внутрь ведра, то увидел, что на него смотрит не куча блевотины. Хрустящий белый контейнер был заполнен скользким черным месивом. Клемет прищурился, глядя на черную лужу, гадая, что же вдова Бакстер положила в этот проклятый пирог, и тут его внимание привлек красный след. Это был отпечаток пальца на пластиковом ободке той руки, которой Клемет только что вытер рот. Он поднес руку к лицу, и действительно, тонкое темно-малиновое сияние покрыло внутреннюю сторону его ладони. Клемет потянул за угол хорошо заправленной простыни, чтобы вытереть рот.
Он исчез в смеси черного и красного.
За всю свою молодую жизнь Клемет видел почерневшую кровь только один раз, когда дедушка Джонс умирал и врачи сказали, что его кишечник кровоточит изнутри. Перед тем как он умер, мужчина выблевал что-то похожее на четверть тонны мокрой кофейной гущи на ковер в гостиной, прежде чем навсегда замереть. Им пришлось провести его поминки в соседнем доме, потому что вонь не выходила из-под ковра долгое время. Клемет никогда не забывал эту вонь— точно такой же запах исходил от корзины для бумаг, которую он сжимал дрожащими руками.
Клемет возился с телефоном, его окровавленные пальцы скользили по клавишам, а руки дрожали от страха. Он гадал, не слишком ли поздно звонить доктору Пирсону домой и сколько времени потребуется машине скорой помощи, чтобы приехать из города и спасти его. После нескольких неверных номеров он бросил телефон на пол, вскочил на ноги, схватил ключи и направился к двери с мусорным ведром в руке.
Поездка в город была пятидесятимильным кошмаром с шатким переключением передач между спастическими изверганиями. К тому времени, когда он добрался до больницы, правая сторона его грузовика была покрыта малиновым налетом из-за того, что каждые несколько миль он опрокидывал полное мусорное ведро в окно.
Симпатичная низкорослая секретарша встретила Клемета у стойки регистрации, объяснияя, что ждать придется час, сунула ему под нос пачку бланков, которые он тут же запачкал кровью.
После этого он направился прямо в смотровую, где сбитый с толку медицинский персонал пытался обнаружить таинственный источник кровавой рвоты Клемета. Какой-то умный интерн позвонил домашнему врачу Клемета в надежде, что у него была какая-то история болезни, о которой Клемет знал недостаточно, чтобы поделиться ею.

- Что с тобой происходит, Клем? - спросил док Пирсон. - Притащил старика сюда посреди ночи.
Клемет потянул за тонкую, как бумага, мантию, чтобы убедиться, что его интимные места не выставлены на всеобщее обозрение.
- Ничего. Просто плохо себя чувствую, вот и все.
Прежде чем снова заговорить, доктор Пирсон пролистал карту Клемета.
- Плохо себя чувствуешь? Ты называешь рвоту почти пятью квартами крови только за последний час просто плохим самочувствием? Сынок, если ты считаешь, что это плохое самочувствии, то мне бы очень хотелось увидеть твое мнение о действительно хреновом самочувствии.
- Что со мной, док? Это как с Грэмпом Джонсом?
Док Пирсон покачал седеющей головой.
- Все не так просто.
Клемет с трудом сглотнул, когда его желудок снова скрутило.
- Это похоже на болезнь моей мамы?
- Нет, сынок. Это не рак. Доктор снова взглянул на карту Клемета.
- На самом деле, я никогда не думал, что произнесу эти слова, но мне очень хотелось, чтобы это было так. Тогда, по крайней мере, мы будем знать, с чем имеем дело.
- Тогда в чем же дело?
- Мы не знаем.
- Но вы же мой врач.
- Вот почему я здесь в три часа ночи, потому что я твой врач, Клем. Я просто не знаю, что с тобой происходит.
Ноздри Клемета раздулись.
- Вы, ребята, проделали во мне больше дыр, чем изъеденная молью занавеска, и забрали у меня достаточно материала, чтобы сделать из него совершенно нового человека. Вы сделали всевозможные снимки моих внутренностей с помощью этого рентгеновского аппарата. Потом вы запустили эту камеру в оба конца меня, чтобы получить несколько цветных фотографий, и после всего этого ты все еще не знаешь?
Док Пирсон пожал плечами.
Клемет поморщился, его желудок скрутило. Док Пирсон подтолкнул к Клемету высокое красное мусорное ведро с надписью “Биологическая опасность”. Идея использовать обычный таз была отброшена после того, как он наполнил первый в несколько рывков.
Когда Клемет навис над банкой, готовясь к следующей атаке, Пирсон сказал:
- У тебя нет признаков внутреннего кровотечения, нет падения гемоглобина или других уровней крови. На самом деле все твои анализы идеальны. Если бы не рвота, я бы сказал, что ты в лучшей форме в своей жизни.
- Док, - сказал Клемет между вздохами. - Ты должен мне помочь. Я не могу так жить. Он навалился на банку, когда Бог еще сильнее сжал его внутренности. - Похоже, я умираю.
- В том-то и дело, Клем. Что бы ни происходило, это не убивает тебя. Конечно, ты не можешь есть, но мы можем накормить тебя внутривенно, если понадобится. Но эта кровь исходит не от тебя. Одному Богу известно, откуда она исходит, но ты не являешься ее источником. По крайней мере, так утверждает наука.
С глазами полными слез, Клемет умолял о помощи, в то время как изо рта в банку непрерывно лилась черная жижа.
- Я знаю, - сказал док Пирсон. - Я знаю, сынок, и мне чертовски хочется помочь. Но мы действительно не знаем, что для тебя сделать. Ты не реагируешь ни на обычные противорвотные средства, ни на уколы, ни на свечи.
Клемет хмыкнул при этом воспоминании.
- И будет холодный день в аду, прежде чем я снова что-нибудь там поставлю. После этих проклятых штуковин и камеры я бы удивился, если бы даже издал звук, когда пукнул.
Док Пирсон рассмеялся и хлопнул Клемета по спине.
- Я могу тебе посочувствовать, сынок. Подожди, пока не достигнешь моего возраста. Ты не поверишь, что они от тебя хотят.
Откатившись от банки, Клемет ухмыльнулся изо всех сил. Он знал, что доктор желает ему добра.
- Давай поговорим о твоей диете, - предложил док Пирсон.
- Я не на диете, - сказал Клемет.
- Я имею в виду твои привычки в еде. Что ты ел на ужин вчера вечером?
- Ничего. Меня все время тошнило.
- Накануне вечером?
Клемет отвернулся, не в силах встретиться взглядом с доктором после такого неловкого вопроса.
- Ты знаешь. Обычную еду.
- Например?
Клемет прищурился, глядя на доктора.
- Разве ты не помнишь? Это были поминки Пола Бакстера.
Доктор выронил ручку и улыбнулся.
- Мне очень жаль, Клем. Я чуть не забыл об этом.
Мужчины на несколько мгновений затихли, тишина прерывалась редкой отрыжкой из постоянно урчащего живота Клемета.
- Значит ли это, что ты все еще ешь грехи людей? - наконец спросил Пирсон.
Клемет вздрогнул, на этот раз от тяжести вопроса доктора. Все знали, чем занимается Клемет, кто он такой, но док Пирсон был одним из немногих людей в маленькой горной общине, кто не поддерживал древнюю практику поедания грехов. Кроме того, он был одним из немногих, кто смотрел Клемету прямо в глаза, не говоря уже о том, чтобы называть его по имени.
- Мы не должны говорить об этом, - прошептал Клемет.
- Ты болен, Клем. Может быть, то, что ты ел у Бакстеров, как-то связано со всем этим?
- Я же сказал, все было как обычно. Курица с печеньем. Пирог. Много пирога. Клемет снова рыгнул при мысли об этом пироге.
- Клемет, я говорю не о цыпленке и не о пироге.
В замешательстве Клемет нахмурился.
Пирсон устало вздохнул.
- Послушай, ты же знаешь, что я не вникаю во всю эту захолустную болтовню, так что я далек от того, чтобы попытаться собрать ее воедино для тебя. Но, насколько я понимаю, после поминок эти люди оставляют еду на гробу в надежде, что она впитает в себя те грехи, которые были у недавно умершего человека, верно?
- Похоже на то, - согласился Клемет.
- Ты пожиратель грехов - приходишь ночью, пока никто не видит, и съедаешь столько, сколько можешь, в надежде семьи, что ты съешь эти оставшиеся грехи. Приподняв бровь, доктор поверх очков посмотрел на Клемета.
Клемет кивнул.
Еще раз глубоко вздохнув, Пирсон закончил:
- Затем ты забираешь оставшуюся еду вместе с той суммой наличных, которую семья может выделить, в уплату за твой добрый поступок. И это все?
То, как это сформулировал док Пирсон, заставило Клемета почувствовать себя глупо. В этом было гораздо больше. Как и давление, оказываемое на него, чтобы он пошел по стопам отца. Или то, как он провел всю свою жизнь, когда с ним обращались как с прокаженным те же самые люди, которые зависели от него, чтобы спасти свои бессмертные души. Не говоря уже о часах, которые Клемет проводил в молитве после каждого сеанса поедания грехов.
Опустив голову, он держался за урчащий живот.
- Ага. Вот и все.
- И все это никак не связано с этим делом?
Доктор махнул рукой на почти полную мусорную корзину.
- Я думал, ты не веришь в вуду.
- Не знаю. И я не называл это вуду.
- Тогда к чему ты клонишь?
- Если проблема не физическая, а это не так, то что же остается?
Клемет прищурился, глядя на доктора Пирсона.
- Ты хочешь сказать, что я сумасшедший?
- Нет. Я говорю, что это ужасное совпадение, что в ночь после того, как ты думаешь, что съел грехи мертвеца, тебя начинает рвать кровью, черной, как сам грех.
Клемет никогда не утверждал, что умен. Он знал свои пределы лучше, чем большинство, и старался жить соответственно. Но не успело последнее слово слететь с губ доктора, как Клемет сообразил, чем могла бы гордиться его мать. Рвота началась после того, как он съел грехи Пола Бакстера. Дело не только в еде вдовы... Нет, Клемет съел настоящие грехи этого человека. Оставался только один вопрос. Во имя всего святого, что он ел? Клемет окинул взглядом окровавленные черные внутренности мусорного ведра, пытаясь представить, какие неприятности мог натворить такой старый пердун, как Пол Бакстер.
- Клемет, - сказал доктор. - Я позову специалиста, чтобы он поговорил с тобой.
- Ты имеешь в виду гастроэнтеролога?
Док Пирсон покачал головой и постучал пальцем по виску.
- Я не сумасшедший, - сказал Клемет, прежде чем снова склонился над банкой.
- Я и не говорю, что это так. Но мы должны исключить все возможные проблемы, и как бы мне ни было неприятно это говорить, с каждым полным ведром это выглядит все более психосоматично.
Клемет понял, что спорить бесполезно. Вытирая темно-красную дорожку с подбородка, он сказал:
- Давай сделаем это.
Доктор вышел из комнаты.
Вскоре после этого Клемет ушел.

Как только Клемет научился переворачиваться с боку на бок, дорога до фермы Бакстеров заняла не так уж много времени. Он вылез из грузовика, вытряхивая содержимое пластикового ведра на подъездную дорожку по мере приближения к дому, не желая тащить с собой эту грязную штуку, а тем более полную блевотины. Клемет не торопился подходить к дому, обдумывая, как спросить вдову о самых сокровенных тайнах ее покойного мужа.
Когда он ступил на первую ступеньку, крыльцо осветилось, и дверь распахнулась. В дверях стояла хрупкая пожилая женщина и с удивлением смотрела вниз.
- Вы? - спросила миссис Бакстер. Как только она поняла, кто он, она опустила голову, отказываясь снова смотреть на него. - Что вы здесь делаете?
- Не хочу вас беспокоить, мэм, - сказал он. - Мне просто нужно спросить вас кое о чем.
- Боюсь, я вас не понимаю.
Поднявшись на крыльцо, Клемет как следует разглядел вдову Бакстер. Она была в ужасном состоянии, почти в лохмотьях, как и ее старое, поношенное платье. Ее глаза опухли от горя, огромные и красные, вероятно, от многочасового плача.
- Простите, - сказал Клемет, пятясь. - Думаю, я совершил ошибку. Простите, что побеспокоил вас.
- Я все еще не ... О боже! С вами все в порядке?
Клемет был далеко не в порядке. Он снова согнулся пополам над ведром, и на этот раз его вырвало, как он мог поклясться, собственными кишками. Скользкие куски черной смолы выскользнули у него изо рта, заполнив ведро мокрыми помоями.
К удивлению Клемета, вдова схватила его за локоть и повела в дом.
- Вам не следует выходить в таком состоянии.
Клемет мог только кивнуть в знак согласия. Она провела его в гостиную, усадила на край покрытого пластиком дивана, а сама бросилась на кухню.
- Я только принесу вам стакан воды и полотенце, - сказала она, выходя из комнаты.
Зажав ведро между ног, Клемет огляделся по сторонам, чтобы отвлечься от приступов тошноты. Хотя он был здесь только вчера вечером, это было у черного хода в гостиную, где его ждали тело и еда. Все это длилось минут двадцать. Ешь и беги-таков был девиз его отца. Теперь он принадлежал Клемету.
Ревущий камин придавал комнате теплый свет, даже слишком теплый для Клемета. Он встал, чтобы отойти к дальнему концу дивана, когда уловил отчетливый запах в воздухе, перекрывающий резкий запах его окровавленного ведра,—запах горящей бумаги. Примерно в футе от открытого камина лежал толстый фотоальбом. Несколько искр от потрескивающего огня перескочили на обложку альбома, заставив его медленно гореть. Позабыв о тошноте, Клемет уронил ведро на пол, пинком отодвинул альбом от огня и принялся топтать тлеющую обложку, пока та не погасла. Он поднял увесистый альбом как раз вовремя, чтобы услышать возвращение вдовы.
- Я подумала, что вместо этого вы захотите чаю ... - начала она, но осеклась, увидев альбом. - Где вы это нашли?
- Ближе к огню, - сказал Клемет. - Он был почти в огне.
- Положите его на место.
- Что?
- Положите на место, - сказала вдова, ставя поднос на кофейный столик. - Он полон плохих воспоминаний. Пожалуйста, просто бросьте его в огонь.
Клемет понял, к чему она клонит. Когда умерла его мама, Клемет чуть было не продал дом, но остановился только тогда, когда понял, что это все, что у него осталось от нее. - Миссис Бакстер, я знаю, что не мне это говорить, но вы же не хотите сжечь все свои воспоминания о мистере Бакстере. Однажды вы даже будете скучать по плохим воспоминаниям.
Миссис Бакстер поджала тонкие губы и покачала головой.
- Сожгите его, Клемет.
Клемет вздрогнул от этого звука. Он не слышал своего имени из уст местных женщин с тех пор, как умерла мама. Он не мог себе представить, что так взбесило эту женщину в книжке с картинками, что она позволила ей вот так просто отодвинуть в сторону традиции всей жизни.
Клемет раскрыл альбом в надежде показать ей какую-нибудь фотографию, которая могла бы образумить ее.
- Но почему вы хотите сжечь... - это все, что он смог сказать, прежде чем опустил глаза на страницы книги, и его снова охватила тошнота.
Хотя на фотографиях был изображен мистер Бакстер, на них не было его вдовы.
- Отдайте его мне! - крикнула вдова, бросаясь вперед и пытаясь вырвать фотоальбом.
По крайней мере на фут выше пожилой женщины, Клемет держал альбом на вытянутых руках, перелистывая страницу за страницей. На первом черно - белом снимке были изображены молодой мистер Бакстер и еще более юная девочка лет семи. Но то, что мистер Бакстер делал с ребенком, было чем-то таким, чего Бог бы никогда не одобрил.
Может быть, даже между взрослыми по обоюдному согласию.
На следующей фотографии голый мальчик стоял на коленях перед мистером Бакстером. На лице пожилого мужчины на фотографии не было ничего, кроме злобной улыбки, застывшей в момент извращенного удовольствия. Следующая фотография была почти такой же, как и следующая. По мере продвижения страниц менялись только две вещи: качество фотографий и возраст главного героя. С каждой новой картиной желудок Клемета сжимался в пищеводе, словно отчаянно пытаясь вырваться из тела.
Не в силах оторваться от фотографического ужаса, он спросил:
- Я не знала, - ответила вдова с дивана. Она уже давно оставила попытки отобрать у Клемета толстую книгу.
- Как он мог это сделать?
- Я не знала, - повторила она и закрыла голову руками. Ее рыдания, наконец, разрушили чары проклятых фотографий, привлекая внимание Клемета достаточно долго, чтобы он закрыл альбом.
- Пожалуйста, просто выбросьте его.
Клемет забился в угол комнаты и смотрел на плачущую вдову, казалось, целую вечность, не зная, что делать. Он молча молился, прося небеса дать ему силы разобраться с этой неразберихой.
Словно почувствовав его колебания, вдова подняла на него глаза.
По коже Клемета побежали мурашки.
- Пожалуйста, - взмолилась она, вставая и делая несколько неуверенных шагов вперед. - Пол был хорошим человеком и добропорядочным гражданином этого города. Он просто сделал несколько ошибок.
- Несколько ошибок? - спросил Клемет. Тошнота нахлынула на него, но на этот раз это была чистая и простая болезнь, а не то, что раньше. - Они были просто детьми. Как он мог так с ними поступить?
- Пожалуйста, не дайте ему умереть вот так. Быть запомненным таким. Пожалуйста, просто сожгите его.
- Как он мог?
Вдова сжала кулаки по обе стороны головы и закричала:
Клемету было трудно в это поверить.
- Как она могла не знать? С этой довольной улыбкой и его... его... - Клемет поперхнулся, не в силах вымолвить ни слова. Мысль о том, что мистер Бакстер делал с этими детьми вплоть до самой последней фотографии, охватила Клемета праведным гневом. Полный огненной ярости, которую он никогда раньше не испытывал, он погрозил вдове альбомом, зажатым в кулаке. - Боже правый, женщина, он позирует на каждой фотографии! Как вы могли не знать?
Вдова с воем рухнула к ногам Клемета.
- Мне очень жаль. Господи, помоги мне, мне так жаль.
Гнев Клемета замер на месте. Вся тошнота покинула его, когда он посмотрел на ее дрожащее тело. Он положил руку на ее дрожащее плечо.
- Миссис Бакстер, это не ваша вина.
Вдова, казалось, не слушала его. Вместо этого она пробормотала:
- Милосердный Бог на небесах, пожалуйста, прости меня. Мне так жаль. Мне очень, очень жаль.
- Пегги, - сказал Клемет, рискуя соблюсти правила приличия и назвав ее по имени. - Пегги, пожалуйста, это не ваша вина. Не принимайте это во внимание. То, что вы были мужем и женой, еще не значит, что вы разделяете этот грех.
При звуке собственных слов Клемет наконец понял, что все это время происходило. Он ужинал ужасной тайной жизни больного и извращенного человека. Он съел его, поглотил, и его тело восстало против него единственным известным ему способом. Клемет посмотрел на альбом, который держал в руках, - доказательство греха Пола Бакстера, - и понял, что нужно сделать. Он должен исправить эту ошибку. Это был единственный способ успокоить его беспокойное тело. Тошнота уже проходила при одной только мысли об этом.
- Что сделано, то сделано, - сказал Клемет. - Мы передадим этот альбом полиции, и я уверен, что они разберутся с ним так тихо, как только смогут. В конце концов, и мне неприятно так говорить, они не могут арестовать мертвеца. Он едва не улыбнулся, но передумал.
Притихшая вдова подняла к нему лицо. В ее глазах была боль, которую Клемет надеялся больше никогда не увидеть.
- Вы не понимаете.
- Миссис Бакстер?
- Я не могу позволить вам отдать альбом.
- Я должен. Я должен поступить правильно с этими детьми.
- Мне нужно, чтобы вы его уничтожили.
Быстро, как молния, миссис Бакстер снова вскочила на ноги, хватаясь за книгу. Клемет попытался вырваться, но было слишком поздно. Женщина только что держала его в руках, а в следующее мгновение он уже горел. Она стояла на страже перед камином, как будто Клемет мог сунуть руку в огонь, чтобы достать горящий альбом.
У Клемета были другие заботы. Как только фотоальбом попал в огонь, тошнота вернулась. В то время как доказательство греха Пола Бакстера весело сгорало, желудок Клемета Джонса скрутило.
Схватившись за живот, он посмотрел на вдову и спросил:
- Но почему?
В тени мерцающего огня ее бледные губы изогнулись в злобной усмешке.
- Как вы думаете кто сделал все эти фотографии?
Волна тошноты снова накрыла Клемета, заставив его упасть на колени.
- Я не могу попасть в тюрьму, Клем, - сказала она, стоя над ним. - Я слишком стара и слишком устала.
- Никто не узнает, что вы это делали, - выдохнул Клемет между стонами. Даже когда он сказал это, его желудок не согласился, пытаясь подпрыгнуть к горлу.
- Недостаточно убедительно. Пол отдал этому городу все. Он заслуживает того, чтобы его помнили с уважением. Я не позволю тебе просто прийти сюда и запятнать его доброе имя. Не какому-то там пожирателю грехов и ничтожеству вроде тебя, - произнеся свою величественную речь, она плюнула прямо в лицо Клемету.
Клемет изо всех сил старался не блевать, но как только теплая слюна скатилась по его щеке, все было кончено. Его внутренности сжались, издав чудовищную отрыжку, на что вдова с отвращением сморщила нос. Прежде чем она успела возразить, за отрыжкой последовал поток самой черной, самой густой, самой слизистой крови, которую Клемет видел за всю ночь. Она выстрелила из него с силой брандспойта, сбив вдову с ног. Она упала на пол с удивленным криком, сопровождаемым отчетливым треском кости, вероятно, бедра.
Все, что Клемет мог сделать, это встать на колени, держать рот открытым и молиться, чтобы, когда он закончит, какая-нибудь бедная душа сжалилась над ним настолько, чтобы съесть его грехи, прежде чем они положат его в землю.

Клемет очнулся через несколько часов, уже в больнице, в тонком, как бумага, халате. Только на этот раз он был привязан к кровати за запястья и лодыжки. Он потянул за кожаные наручники, гадая, что, черт возьми, происходит.
- Добро пожаловать в страну живых, - сказал док Пирсон.
Клемет оглянулся и увидел доктора, сидящего у кровати.
- Что происходит?
- Как ты себя чувствуешь?
- Почему вы приковали меня, как какое-то животное?
Пирсон наклонился к Клемету.
- Потому что ты можешь сделать из меня осла только один раз, сынок. А теперь ответь на этот проклятый вопрос.
Клемет уставился на доктора широко раскрытыми глазами.
- Да, сэр. Я прекрасно себя чувствую, сэр.
Это тоже была правда. На самом деле он чувствовал себя лучше, чем когда-либо за последние годы. Он так и сказал.
Док Пирсон кивнул и шагнул к двери.
- На кого я должен подать в суд, чтобы снять с моего пациента эти наручники? - крикнул он в коридор.
- Док? Я не понимаю, что происходит.
Пожав плечами, доктор повернулся к Клемету.
- Я тоже.
- Как я здесь оказался? Что случилось с вдовой ...
- Она вызвала полицию.
- На меня?
- Она утверждает, что ты вломился в ее дом. Полиция обнаружила, что ты потерял сознание в ее гостиной.
- Полиция? - Клемет с трудом сглотнул. - Но я не вламывался к ней в дом. Честное слово!
- Не беспокойся об этом, Клем. Теперь у нее заботы посерьезнее.
- Что, например?
- Если не считать пары сломанных бедер?
Клемет поморщился. Он чувствовал себя немного виноватым за это.
Доктор снова наклонился к нему и прошептал:
- Они нашли фотографии.
Клемет пристально посмотрел на доктора.
- Альбом, с детьми...
Голос доктора затих, как будто он не мог заставить себя закончить фразу. Чего он, вероятно, не мог сделать.
- В последний раз я видел эту штуку в огне, - сказал Клемет.
- Насколько я понимаю, они нашли его в камине, когда собирали твою кровавую рвоту в качестве улики. Книга немного обуглилась по краям. Кроме того, там было много крови. Отчего она стала мокрой. Как в случае с потушенным огнем. Доктор поднял брови и покосился на Клемета.
Клемет во второй раз за этот вечер совершил грандиозный интеллектуальный скачок. Он улыбнулся этому теплому ощущению.
- Ух ты. Какое счастье, что я был так болен, а?
- Благословение? Если это благословение, я хотел бы узнать твое представление о том, что такое "проклятие".
- Нет, ты бы не стал, - Клемет на мгновение закрыл глаза, содрогаясь от образов, навсегда запечатлевшихся в его сознании. - Я видел, что такое "проклятие", док. Ты действительно не хочешь это видеть.
Док Пирсон улыбнулся Клемету.
- Я верю тебе на слово.
К ним присоединилась красивая блондинка-медсестра, освобождая Клемета от неловких наручников. Клемет успел взглянуть на ее тугой зад, прежде чем она выскользнула из комнаты. Он отшатнулся от поднимающейся похоти, подавляя ее, прежде чем она могла расцвести в другой грех или, что еще хуже, в еще один приступ рвоты.
На одну жизнь у него было достаточно внешних проявлений внутренних ошибок.